Он поёт, что был бродягой, что прошёл сотни дорог, что так и не нашёл себе настоящий дом. И всё же он счастлив, потому что иногда на этих дорогах встречал любовь. И вот он вспоминает девушку из Денвера, а потом девушку из Портленда, девушку из Хьюстона, а я не могу сдержать слёз, потому что всё уже прошло, ничего не вернуть и, конечно, не изменить, и всё же он счастлив, по-настоящему счастлив.
Even though she’s gone away,
You won’t hear me complain
[4].
Ещё можно включить «For the good times» Криса Кристофферсона, только не в классическом исполнении семидесятого года, где он поёт как-то уж слишком мягко, протяжно, а с альбома «The Austin Sessions», записанного двадцать девять лет спустя, – там больше зрелости, да и голос Матраки Берг звучит на удивление уместно. Слушаешь, и уже трудно сдерживать слёзы, потому что это тоже очень грустная песня, хотя и счастливая. Да я и не сдерживаюсь, потому что Эшли совсем не пугается, если я плачу от музыки, – не отстраняется, не называет меня чудаком, а порой сама начинает тихо плакать, потому что чувствует то же, что и я. В такие минуты мне кажется, что я оплакиваю жизнь, которой у меня никогда не будет. Хотя это глупо, ведь мне всего девятнадцать, но я-то понимаю, что при всём желании уже ничего не изменить.
Сказал Эшли, что «Love’s been good to me» очень простая, прозрачная песня, однако на русский её не перевести, потому что у русского не хватит для этого гибкости. Просто у нас глаголы так не работают.
She could smile away the thunder,
Очень просто и поэтично. Когда я слышу эти строки, каждый раз чувствую дрожь, до того красиво это написано. А если перевести на русский, то всё прозвучит как-то пошло, слишком буквально. А ведь эти строчки едва ли не главные, вместе с другими:
She could laugh away the dark clouds,
Когда ты их слышишь, понимаешь, что Маккьюэн действительно любил, что это не была какая-то там влюблённость или просто забава, потому что так можно написать, только если по-настоящему любишь. И нельзя не заплакать, когда он поёт, что не жалеет о том, что любовь прошла. Он просто радуется, что она у него была. И теперь ему не страшно умирать.
– Ты будешь обо мне так же вспоминать? – спросила Эшли.
Я не ожидал этого, потому что мы никогда не говорили о том, что чувствуем, мне казалось, что об этом и говорить не надо, всё и так очевидно, но вопрос прозвучал так естественно, так легко, и я честно сказал, что буду. И это было больше, чем признание в любви. Гораздо больше. И ведь я сказал правду. Эшли тогда сидела в кресле, я – на полу, и мы даже не смотрели друг на друга, а казалось, что мы обнимаемся. Я не знал, что так бывает.