Я честно отвечал на все вопросы Дерека. Представлял, что говорю только для Эшли, потому что она никогда такие вопросы не задавала, а я был, в общем-то, не против, если она узнает обо мне чуть больше, хотя, конечно, все эти факты из моей жизни звучали пошло и неуместно.
Я готовился к тому, что весь День благодарения пройдёт именно так: Дерек будет расспрашивать меня о жизни, а заодно говорить о себе, хотя мне, честно говоря, было совершенно неинтересно, в какой колледж он ходил, в какой галерее начинал работать, и как он в детстве четыре года прожил в Барселоне, потому что его родители занимались антиквариатом и вообще интересовались всем баскским, и почему он считает, что в нашем университете довольно слабые преподаватели истории искусств. Побыть наедине с Эшли я уже не надеялся, но был доволен и тем, что мы сможем обмениваться взглядами, значение которых будет понятно только нам двоим, как это было, когда Дерек сказал, что в Национальной галерее Вашингтона есть интересные работы импрессионистов и он надеется, что там однажды появятся работы Эшли. Однако всё вышло совсем иначе.
За разговорами я толком и не понял, куда именно мы приехали. Это был какой-то спальный район на окраине Чикаго, а может, и дальше, где-нибудь за границей Вест-Сайда. По всем улицам стояли одинаково уютные, почти игрушечные двухэтажные домики с одинаковыми верандами, лужайками, заездами в гараж и белой изгородью – такой, что, кажется, толкни – и она упадёт.
Асфальт здесь был насыщенно-чёрный, гладкий и чистый, будто его мыли шампунем, а Эшли сказала, что его в самом деле моют, только не шампунем, а каким-то специальным раствором, похожим на шампунь, и если лечь на асфальт, то можно почувствовать, что он пахнет мятой. Я встал на колени и принюхался, но ничего такого не почувствовал – Эшли нашла забавным, что я вот так буквально её понял, а Дерек посмотрел на меня с явным недоумением, но промолчал, хотя в его молчании совершенно отчётливо прозвучало, что он считает меня странным, но готов не обращать на мои странности внимания, раз уж Эшли всё это забавляет, и я подумал, что это даже к лучшему, потому что я был бы противен сам себе, если б Дерек вдруг проявил ко мне настоящее дружелюбие и действительно захотел бы со мной сблизиться.
Пока мы шли от парковки, Дерек умудрился рассказать мне о своих новых проектах, о том, какой успех был у недавно организованной им выставки примитивистов, и даже процитировал рецензию из «Chicago Sun-Times» – с такими отточенными интонациями, будто все эти дни цитировал её по меньшей мере два раза перед завтраком и один раз после ужина. И ведь опять получилось, что он всё это не просто рассказывал, а как бы невзначай упоминал, задавая очередной вопрос. Даже не знаю, как долго я смог бы изображать улыбку и хоть что-то отвечать Дереку, но, когда мы зашли в дом, выяснилось, что бабушку Эшли увезли в больницу, и настроение у всех упало.