— Все думаю об этом мальчике из гетто. Совсем ребенок, жизни-то еще не видел, а какие страдания…
Странный человек Виктор. Обычно слова из него клещами не вытянешь, каждый раз приходится догадываться, что он хочет сказать. Правда, на сей раз я понял бы его и без всяких слов. У меня из головы тоже не выходит мальчик. Гетто… Какое странное слово. Даже в звуке его есть что-то резкое, беспокойное, как сигнал тревоги. Что это? Сад пыток? Помню, когда я читал эту книгу, кровь застывала в жилах, не верилось, что люди способны на жестокость, какую описывает Октав Мирбо. Тогда мне казалось, что предъявленные писателю обвинения в том, что подобные картины могут быть порождены лишь извращенной фантазией садиста, справедливы. Но вот мы только что видели жертву нового палача, видели ребенка, чей детский разум даже не в состоянии осмыслить, воспринять весь ужас, что выпал на его долю. Рузин сегодня впервые услышал о еврейских гетто и ищет, с чем их сравнить. Ни он, ни я тогда еще не знали, что сад пыток Мирбо всего-навсего детская игра по сравнению с теми зверствами, которые учиняют фашисты. Однако и того, что мы знали, было более чем достаточно, чтобы сердце запылало гневом. Они, палачи, поют:
Если весь мир будет лежать в руинах,
Плевать нам на это, все равно мы будем маршировать дальше,
Ибо сегодня нам принадлежит Германия,
А завтра весь мир!
Нет, нет и еще раз нет! Мир не должен и не будет принадлежать вам. Вот мы, горсточка курсантов, которые даже еще не стали бойцами, которых только еще должны были учить на картах и ящиках с песком вести бой, но пробил час, и мы идем преградить вам путь на Москву. Мы будем стоять здесь до тех пор, пока целы головы, ноги, руки. До тех пор, пока будут патроны, будем стрелять в вас. Мы погибнем, но Москвы вам не видать.
Когда мы с Виктором вернулись к окопам, оказалось, что они пусты. С таким остервенением, так мучительно рыли их, а теперь тут преспокойно разгуливают птицы, выискивая в свежевыкопанной земле червячков. К далеким отзвукам взрывов они уже привыкли, а если и разлетаются, то ненадолго — и на месте не сидят, и далеко не улетают, через несколько минут уже снова здесь копошатся. В окопе валяется дощечка, так почему наши не воткнули ее в землю, не написали, куда нам идти?.. Тьфу, придет же такое в голову! Право же, мы все еще частенько забываем, где находимся, рассуждаем совсем по-граждански. Ну, как они, интересно, могли написать? Ведь это военная тайна!
Что ж, зря время тратить нечего, надо топать в город. Если наших там нет, хотя бы узнаем, в каком направлении они двинулись. К другой части мы не пристанем, это уж точно.