– А ваш чемодан, мистер Маккабрей?
– Блистательное присутствие духа, проявленное Джоком, – выхватил его из салона в последний миг.
Они выключили магнитофон.
– Мы не обязательно всему этому верим, мистер Маккабрей, но опять же – вышло так, что именно эта история нам и нужна. Теперь – имеется ли при вас еще что-либо, каковое вы намеревались доставить мистеру Крампфу?
– Нет. Слово чести. Обыщите нас.
Они снова принялись изучать потолок: времени девать им явно было некуда.
Позднее дверь стукнула, и помощник шерифа внес бумажный пакет с едой; я едва не лишился чувств от дивного аромата гамбургеров и кофе. Мы с Джоком съели оба по два гамбургера; нашим дознавателям вид порций не понравился. Они бережно оттолкнули их подальше от себя ноготками – в унисон, будто отрепетировали. В пакете еще была картонка с чили, чтобы мазать на гамбургеры. Я увлекся, но этот соус портит вкус виски, изволите ли видеть.
Не особо припоминаю остальные вопросы, если не считать того, что длились они долго и некоторые звучали на удивление смутно и общо. Иногда включался магнитофон, иногда нет. Может быть, все время работал другой – в одном из чемоданчиков. У меня сложилось впечатление, что парочке это все изрядно уже наскучило, но к тому времени мне так хотелось спать от еды, выпивки и измождения, что сосредоточиться я мог лишь с большим трудом. По большей части я просто говорил им правду – такой курс для постановки в тупик своих оппонентов рекомендовал сэр Хенри Уоттон[188] (еще один человек, отправившийся за границу лгать). А другой парняга как-то раз сказал: «Если желаете сохранить свой секрет, оберните его искренностью»[189]. Я и оборачивал – не скупясь. Но знаете, если играешь нечто вроде фуги истиной и лицемерием, через некоторое время как бы теряешь хватку и реальность ускользает. Отец всегда предостерегал меня против лжи там, где хватит и правды; он довольно рано распознал, что меня подводит память – неотъемлемый инструмент лжеца. «Более того, – говаривал он, – ложь – произведение искусства. А мы произведения искусства продаем, а не раздариваем. Сторонись лжи, сын мой». Вот поэтому я никогда не лгу, продавая искусство. При покупке – другое дело, разумеется.
Как я уже говорил, они задавали множество довольно смутных вопросов, и некоторые, очевидно, относились к делу непосредственно. Учтите, я не был так уж сильно уверен, в чем вообще это дело состоит, поэтому, быть может, я тут и не судья. Их интересовал Фугас, хотя они, похоже, знали про него заведомо больше, чем я. С другой стороны, они, судя по всему, не слыхали, что он умер; вот это забавно, да. В разговоре я несколько раз упоминал полковника Блюхера – даже пытался произнести его фамилию как «Блукер», – но они не реагировали.