– Иже еси! – сказал Джок – фраза, которую я неоднократно просил его больше никогда не употреблять. – Ну чё еще?
– Вероятно, забыли уточнить, у какого мастера я стригусь, – смело предположил я. Но дело было не в прическе. Они распахнули дверцу и обратились к нашей Южной Красотке.
– Прош прощ, мисс, вам сколько лет?
– Ай брось, Джед Таттл, – фыркнула она. – Ты ж знаешь, скока, так же точно, как…
– Сколько, Грета? – рявкнул помощник.
– Скор четы-ырцать, – жеманно протянула она, кокетливо надув губки.
Сердце мое упало.
– Так, ладно, грязные извращенцы, – вон! – сказал помощник.
По дороге обратно в участок они нас не били – дежурство заканчивалось, им было некогда. Они просто закупорили нас в Обезьяннике.
– Утром увидимся, – с приятностью в голосе сказали они.
– Я требую совершить телефонный звонок.
– Может, утром, когда проспишься.
И даже не пожелав нам спокойной ночи, они нас покинули.
Обезьянник – это такой куб, состоит из одних решеток, если не считать кафельного пола, покрытого тонкой коркой старой рвоты. Единственная мебель – открытое пластиковое ведро, которое в последнее время не опорожняли. С потолка в вышине безжалостно изливались несколько киловатт флуоресцентного освещения. Я просто не мог подобрать адекватных слов, но Джок оказался на высоте.
– Ебать их дротиком в очко, – изрек он.
– Справедливо.
Мы переместились в тот угол, что был подальше от параши, и оперли свои усталые тела на прутья решетки. Гораздо позже появился ночной дежурный – огромный престарелый жиряй с раздутой, как задница епископа, физиономией, весь румяный, круглый и жаркий. Постоял у Обезьянника, принюхался со страдальческим выражением носа.
– Воняете, как пара хряков или тип-тово, – сказал он, покачивая здоровенной башкой. – Никада не пмал, как это взроссый члаэк мож так дойти до ручки. Я и сам, поди, выпиваю, но уж так не усираюсь, как пара хряков или тип-тово.
– Это не мы смердим, – вежливо ответил я, – а преимущественно вот эта посудина. Как вы считаете, вы не могли бы ее отсюда унести?
– Не-а. У нас на такое уборщца, а она уже домой пшла. Да и унесу я, скажем, бадью – блевать вы куда будете?
– Нам не хочется тошнить. Мы не пьяны. Мы британские дипломаты, и мы заявляем настоятельный протест против подобного обращения, разразится грандиозный скандал, если мы отсюда немедля не выйдем, и почему бы вам не позволить нам сделать звонок и тем самым не оказать самому себе небольшую услугу?
Он тщательно огладил свою неохватную физиономию – всю целиком; это заняло довольно-таки времени.
– Не-а, – наконец произнес он. – Тут над шерифа спрашивать, а он уже домой пшел. Он не в восторге, если его дом беспокоят, разве что белого пришьют.