– Ляг вперед, – рыкнул я.
– Не могу, мистер Чарли, – мне уже по брюхо.
– Подожди, достану чемодан.
Чтобы отыскать его, пришлось чиркнуть спичкой, затем еще одной – чтобы снова найти Джока в гипнотическом мерцании мокрого песка и звездного света. Я пихнул чемодан вперед, и Джок возложил на него руки, прижал к груди, вогнал в грязь, навалившись на него всем телом.
– Не годится, мистер Чарли, – наконец сказал он. – Мне уже до подмышек. Я вздохнуть не могу. – Голос его звучал жуткой карикатурой.
За нами – причем не очень далеко за нами – я слышал ритмичный плеск подошв по песку.
– Давайте, мистер Чарли, мотайте отсюда!
– Господи боже, Джок, за кого ты меня принимаешь?
– Дуру не валяйте, – пропыхтел он. – Валите. Но сперва окажите услугу. Сами знаете. Мне так не хочется. Может, полчаса уйдет. Давайте, помогите.
– Господи боже, Джок, – повторил я в полном ужасе.
– Давайте же, старина. Быстро. Поднажмите.
В панике я побарахтался и с трудом встал. Возня и сопенье подо мной были уже непереносимы, и левой ногой я наступил на чемодан, а правой – Джоку на голову. И поднажал. Булькал он кошмарно, только голова никак не тонула. Я снова и снова бил по ней ногой, в неистовстве, пока все не стихло, после чего выцарапал чемодан из топи и побежал – не разбирая дороги, стеная от ужаса, жути и любви.
Услышав, как подо мной хмыкает вода, я догадался, куда попал, и бросился в протоку, уже не думая, есть там брод или нет. Перебрался на другую сторону, оставив ботинок в грязи – тот самый ботинок, слава богу, – побежал на север, и каждый глоток воздуха рвал мне трахею. Один раз я упал и не смог подняться; слева за спиной мигали факелы – быть может, кто-то отправился вслед за Джоком: не знаю, уже не важно. Я скинул другой ботинок, встал и побежал опять, проклиная все на свете, рыдая, проваливаясь в овраги, сбивая ноги о камни и ракушки, чемодан лупил меня по коленям, – пока, наконец, я с разбегу не врезался в остатки волнолома у стрелки Дженни Браун.
Там я немного пришел в себя – посидел на чемодане, стараясь рассуждать спокойно: мне предстояло смириться с тем, что произошло. Нет – с тем, что я совершил. С тем, что совершаю. Сверху полил мягкий дождик, и я поднял лицо навстречу каплям – пусть смоет хоть немного жара и зла.
Рюкзак остался в Зыбучем Пруду; все необходимое для жизни было в нем. В чемодане же нет почти ничего, если не считать нескольких денежных пачек. Мне требовались оружие, обувь, сухая одежда, еда, выпивка, укрытие и – превыше всего прочего – чье-нибудь теплое слово. Чье угодно.
Оставляя низкие известняковые утесы по правую руку, я, спотыкаясь, брел по берегу почти милю – до стрелки Известный Конец, за которой и начинались солонцы, тот странный пейзаж, омываемый морем, вымоины и кочкарники, где пасутся лучшие в Англии ягнята.