– Между прочим, – сказал Наум Брок, передавая Струмилину очередную радиограмму о погоде, – старик Ашот, о котором ты говорил, не так уж не прав, как тебе кажется, Паша. После пятьдесят третьего года восемь лет прошло. Нас учат:
"Смелее бейте плохое! Ярче возносите хорошее!" Так вот хорошее мы возносить умеем, а что касается плохого, так здесь вариант "моя хата с краю" по-прежнему здорово силен.
– Это точно, – согласился Пьянков, – на рукопашную нет храбрее нас, а как на собрании начальство крыть за справедливое, так здесь мы па-де-труа вычерчивать начинаем: все одно, мол, не поможет.
– Да… – сказал Струмилин. – Надо сильней и смелей критиковать все плохое.
Тогда жизнь станет у нас просто куда как лучше. А сейчас иной страхуется:
"Покритикую, а начальство, глядишь, квартиры и не даст, вот я в бараке и останусь"…
– А мне кажется, не только в этом дело, – сказал Павел, – мне кажется, все проще. Есть люди честные и смелые, а есть трусливые и нечестные. Честный – он везде честный.
Аветисян заметил:
– Может быть. Но лично я бараки с удовольствием сжег бы, все до единого…
– 7 –
– Дай побольше газа, Вова, – попросил Богачев, – еще чуть больше.
– Боишься, что уйдут радисты и ты не сможешь получить радиограмму?
– Тебе в цирке работать. Реприза: "Провидец Пьянков с дрессированными удавами".
– Не дам газа.
– Володенька!..
– Пусть тебе провидец дает газ…
– Вовочка!..
– Пусть тебе удавы дают газ, – бормотал Пьянков, осторожно прибавляя обороты двигателям.
Богачев смотрел, как стрелка спидометра ползла вправо. И чем дальше она ползла вправо, тем радостнее ему становилось. Он обернулся к Пьянкову и сказал:
– Ты гений, старина!
– Ладно, ладно, не в церкви.
– Не сердись.
– Не то слово. Я задыхаюсь от негодования.
Брок засмеялся и сказал Аветисяну:
– Геворк, знаете, мне страшно за Мирова и Новицкого. Наши ребята вырастут в серьезных конкурентов.
Вошел Струмилин еще с двумя чашками кофе и спросил:
– Кому добавок?
– Мне, – попросил Богачев.
Струмилин сел рядом с ним, посмотрел на доску, в которую вмонтированы приборы, отметил для себя, что во время его десятиминутного отсутствия скорость движения возросла, но ничего говорить не стал. Он только подумал: "Жека, Жека, что ты там еще задумала? Неужели тебе захотелось поиграть с этим парнем, который сидит справа от меня, и летает над Арктикой вместе со мной, и пьет кофе, который я завариваю, и прибавляет скорость, хотя этого не надо было бы делать, и беспрерывно курит, потому что хочет поскорее получить твою радиограмму? Ты выросла без матери – раньше, чем надо бы. Когда есть мать, юность продолжается дольше, а это самая прекрасная пора человеческой жизни, маленькая моя, сумасбродная Жека, хороший мой, честный человечек. Не играй с этим парнем, у него тоже было не так уж много юности, очень я тебя прошу об этом, просто ты даже не представляешь, как я прошу тебя об этом…"