– Идут, – прошептал Струмилин.
Теперь он слышал мотор совершенно явно: где-то шел самолет. По звуку Струмилин определил, что самолет шел низко, с северо-запада.
– Володя! – позвал Струмилин.
Воронов только заворочался во сне, а Морозов, услыхав тихий голос Струмилина, пружинисто вскочил и быстро огляделся.
– Что?
– Самолет.
Морозов прислушался.
– Точно…
Лицо его враз просветлело. Он слышал мотор самолета – значит, он слышал жизнь.
Никто из трех оставшихся на льдине ни разу не обмолвился ни единым словом о том, что могло случиться с ними каждую секунду. После того как разломало основную льдину, каждую секунду можно было ждать новой ломки, потому что было новолуние, а в новолуние в Арктике всегда происходит торошение и ломка льдов. Разломайся та льдина, на которой остались Морозов, Струмилин и Воронов, – и всё. Самолет сесть не сможет. Надо ждать вертолета с материка. А сейчас гнать вертолет – в туман, в низкую облачность, за две тысячи километров – дело трудное, рискованное, а главное, требующее времени.
– Геня, – сказал Морозов, трогая за плечо Воронова.
Тот зевнул и начал протирать глаза кулаками, будто маленький ребенок.
– Вот нервы… – завистливо сказал Морозов.
– Это у меня от полного отсутствия воображения, – усмехнулся Воронов и сладко зевнул.
Струмилин и Морозов переглянулись: значит, парень тоже все прекрасно представлял себе и держался с поразительным хладнокровием и спокойствием.
Морозов ушел в палатку – настроить радиопривод.
– Володенька! – крикнул Струмилин и не почувствовал боли в груди. Ему сразу же стало легко и свободно. Он засмеялся.
– Что?
– Слышите?! Геворк ведет их точно. И потом у меня вроде перестало болеть.
Воронов сказал:
– Если вы подговариваетесь к папироске, Павел Иванович, то все одно не дам.
Струмилин снова улыбнулся. Ему теперь все время хотелось улыбаться.
– Володенька, – позвал он, – у вас в термосе нет глотка кофе?
– Чай.
– Будьте ласка, принесите.
Морозов вышел из палатки с термосом в одной руке и с пластмассовой кружкой в другой. Он подошел к Струмилину и стал что-то говорить. Но ни Струмилин, ни Воронов, ни сам Морозов ничего не услыхали. Морозов не слыхал сам себя. Все слышали артиллерийскую канонаду. Струмилину показалось, что бьет дивизионная артиллерия перед началом генерального наступления. Массированный, тугой гул стоял в воздухе.
Со спины, с юго-запада, на льдину шла огромная, все время увеличивающаяся гряда торосов. Лед дыбился, играя под солнцем, потому что он был мокрый. Лед переворачивало, вырывало из толщи, из монолита синего, будто выкрашенного синькой; лед несло вперед со страшной, видимой скоростью. Ледяной вал двигался, и было видно, как он двигался: прямо на зимовщиков, сокрушая на своем пути оставшуюся посадочную площадку.