Пошли четвертые сутки.
Огонь то и дело гас, связи не было. Комендантская рота занимала круговую оборону — на случай, если противник выйдет на командный пункт.
Полковник Суровцев гнулся над картой с оперативной обстановкой. Когда блиндаж поднимало кверху, он придерживал снарядную гильзу — не давал упасть. Остро отточенный карандаш в правой руке вдруг шевельнется, точно полковник собирается уколоть в единственно правильное место и тем решить все, и снова замрет… Потому что трудно найти это место. Еще трудней решить и решиться… Однако — пора. Можно упустить момент…
Две недели назад Суровцеву присвоили звание полковника, вручили орден Красного Знамени. В тот же день генерал Жердин забрал его к себе. При этом сказал Добрынину:
— Не сердись, Иван. Ты же понимаешь: быть ему на этой должности.
Все правильно. Добрынин обрадовался за своего начальника штаба. А потом испугался, как будто ему сказали, что теперь придется жить и работать без руки.
Суровцев признался тогда:
— Быть начальником штаба армии — моя давняя мечта. Поверьте, я не тщеславен, хоть этой болезни подвержены многие. Просто чувствовал всегда, что сумею лучше другого.
Сейчас полковник Суровцев размышлял над оперативной картой, из головы не выходил один вопрос: действительно ли высшее командование допускает возможность отхода армии на левый берег? Сам он видел прямую необходимость стоять на плацдарме до последнего солдата. Но окончательное решение было слишком серьезно, чтобы взять на себя. В верхах понимают… В ближайшие час-полтора надо ждать радиограмму…
Разрешат отход — значит, разрешат сделать невозможное: надо вырваться из окружения и уйти за Дон…
Неужто невозможно?
Жердин мерил блиндаж широким нетерпеливым шагом. Он удивлялся, завидовал спокойствию начальника штаба и досадовал на него за это спокойствие. Ему вдруг подумалось, что единственной заботой полковника Суровцева было — не опрокинуть, не уронить гильзу, в которой горел фитиль…
Остановился, уперся кулаками в стол:
— Григорий Ильич, сейчас не время для академических выкладок.
Начальник штаба медленно поднял голову:
— Сейчас не время для ошибок, Михаил Григорьевич. Как и вы, жду радиограмму. Думаю, однако, что во фронте, в верхах вполне полагаются на наши головы.
— Что вы предлагаете? — резко спросил Жердин. Шагнул, остановился за спиной полковника. Отнял коптилку, склонился над столом. Голова к голове.
Слышал, как похрипывает в груди у полковника, чуял махорочный душок; вспомнил, что начальник штаба курит махорку, и только в «козьей ножке», не пьет вина, только водку: чайный стакан в один прием — ни больше ни меньше.