А-а-а…
Кинжальный огонь пулеметов все косил и косил, и вода, что светлела перед глазами Грехова Мишки, сделалась вроде бы крутой…
Не знал, что его пулеметы почти наполовину вырезали пехотный полк семьдесят шестой немецкой дивизии и что об этом уже известно генералу Паулюсу…
Номерной, ошеломленный первый боем, понявший, ощутивший свою силу, кричал что-то громкое и нелепое, по-детски восторженное, как совсем недавно кричал и даже топал ногами в темном кинозале, когда видел тачанки и конную атаку.
Мишка понимал его.
Но командир пулеметного взвода, младший лейтенант Грехов, был одним из немногих в дивизии, которые уцелели после Киева и Харькова. Он знал, что получасовой бой — только начало.
На серой утренней воде сделалось пусто. Правый берег, высокий, каменистый, прорезанный лесистыми балками, зловеще молчал.
Главное было впереди.
Слева и справа лениво, как бы для порядка, напоминая, что ничего еще не кончилось, били немецкие пушки. А русская оборона опять словно вымерла, словно не было там ни единого человека.
Номерной, не скрывая своей радости, сказал:
— Вот это мы их!.. Да?..
Он матюкнулся, но в ругательстве не было озлобления, скорее гордость — что вот и он участвовал, отражал немецкую атаку…
— Тебя как зовут? — спросил Грехов.
— Федором, — откликнулся номерной. В голосе его прозвучало удивление. — Я уж говорил вам. И вчера говорил, и сегодня…
— А нашего командира полка зовут Федором Федоровичем. Понял? Крутой Федор Федорович.
— Ну, понял… Так что из этого?
— А то, что дурак ты. Думаешь, кончилось? Сейчас — гляди…
Без видимой связи Мишка Грехов подумал, как много перебывало людей у пулемета, и никого уже нет. А он все еще воюет. В голову ударило суеверное: «Мать, должно, молится…» И сестренку Любку припомнил, крепкую, веселую. Все хотела учиться на портниху, а еще хотела стать акушеркой… Мишка никак не мог понять, зачем — акушеркой: бабы умеют рожать без докторов.
Мать вспомнил, сестренку… А людей, что лежали с ним в одном окопе бок о бок всего лишь месяц назад, забыл. Да и как упомнишь, если побывал с человеком только в одном бою, случалось — не до конца… И Федька вот — надолго ли?..
Тот поднялся на колени, стал пригоршнями откидывать стреляные гильзы.
— Родом-то откуда? — спросил Мишка.
Федька сел на пятки, кинул за плечо большой палец:
— Да вот… Сельцо есть… Рыно́к. Возле Тракторного. Наши бабы молоко носят продавать. Считай, сталинградский. — Видимо желая поговорить еще, радуясь, что так здорово прошел первый бой, которым его пугали, заговорил, заторопился: — Рыбаки мы. И дед, и отец… Да и я…