— Докладывать не надо, — досадливо сказал Добрынин. — Понимаете, явился принять дивизию, а через полчаса убежал вот сюда. От самого себя убежал. Чтоб не мешать начальнику штаба.
Подполковник Крутой прислушался:
— Перебили немцев. Лейтенант этот ваш — молодец.
— Старшего… обещали… за сапоги? — спросил Добрынин.
И опять уловил в себе досаду и раздражение.
— Сапоги — дело важное. Гвоздь, так сказать, в сапогах, — поднял голову, едва заметно сбочил: слушал — что там, наверху. Встал, повесил автомат. И чуть заметно улыбнулся, шевельнул квадратными бровями.
Добрынин сухо кашлянул:
— Я пришел потому, что ничего другого не сумел. Если хотите — от растерянности.
Подполковник Крутой согласно кивнул:
— На вашем месте я поступил бы, наверно, так же.
Вернулся капитан Иващенко — пола шинели оторвана, по лицу размазана кровь. Привалился к притолоке, минуту стоял молча. Смотрел мимо, дышал часто и тяжело:
— Еще три танка… Готовы… — И смолк. Словно перестал дышать. Потом неожиданно четко прибавил: — Обороняться больше некому. И — нечем.
В картонной плошке стеарин догорел. Огонек чадил и потрескивал, воняло горелым сукном.
Подполковник Крутой поднялся:
— Теперь пора. — И надел фуфайку. Опустил голову, точно увидел что-то под ногами, произнес раздумчиво, глухо, как говорят только самому себе: — Господин фон Моргенштерн готов торжествовать…
Рядом с блиндажом тяжело рвануло. Из-за бревенчатых накатов потекла земля. Капитан Иващенко вполголоса матюкнулся, потом закашлялся. Полковник Добрынин спросил:
— Это кто такой, Моргенштерн?
— Генерал-майор, командир пятисотой пехотной дивизии. Пятьдесят шесть лет, член гитлеровской партии, уроженец Франкфурта. Приверженец старопрусской школы. Пользуется благосклонностью своего командующего.
— Однако…
Подполковник Крутой надел каску, повернулся к Иващенко:
— Соберите всех.
Капитан шатнулся в дверь:
— Раненые остаются в строю.
Он сказал все. Исход боя сейчас решали отдельные люди, которые сидели в полузасыпанных окопах и разрушенных блиндажах, которые не имели никакого представления о том, что делается слева, справа, сзади…
С наблюдательного пункта полковник Добрынин видел широкую лощину, перепаханную, взрытую снарядами… Там и там чадили разбитые танки, над землей стелился черный дым. Воронки, трупы, обломки… Только в одном месте Добрынин заметил своих бойцов. Они выбрасывали лопатами землю, углубляли окоп.
— Если немец не изменит традиции, — сказал полковник Добрынин, — то главный удар нанесет на другом участке.
— Не изменит, — заверил Крутой. — Какой же он после этого немец?..