Видимо считая, что главное сделано, опустился на свое место:
— Прошу.
И говорил, и двигался командир полка неспешно, вдумчиво, Ивану Степановичу даже показалось — застенчиво. Но громадный, тяжеловесный капитан Иващенко повернулся живо… В каждом движении была готовность подчиниться и выполнить.
Возле двери стоял лейтенант Веригин. Посторонился, пропуская капитана, и, когда увидел, что командир полка смотрит на него, лихо взял под козырек. Иван Степанович сказал:
— Командир взвода автоматчиков. Со мной. Взвод полного состава. Распорядитесь…
Лейтенант Веригин стоял в туго затянутой фуфайке, с автоматом поперек груди. Сапоги — хоть глядись. Когда он успел? Подполковник Крутой прошелся по лейтенанту снизу вверх.
— Молодец! — сказал он. — Ничего не скажешь — молодец. — Мотнул головой на дверь, прибавил поспешно: — Пойдете с капитаном Иващенко в первый батальон, — и, видя, что лейтенант стоит, кинул строго: — Все!
Лейтенант повернулся как на учебном плацу. Когда дверь захлопнулась, Крутой повторил:
— Молодец!
Деревянные стены вздрагивали, огонек в картонной плошке шатался и слабенько, бессильно взметывался. Как будто хотел оторваться…
Послышалась автоматная трескотня. Распахнулась дверь, автоматные очереди ворвались железной скороговоркой. Пожилой солдат, тот самый, с чирьями на шее, просунулся вместе с лейтенантом Веригиным, сказал громко:
— Немцы! Рядом!
Он произнес эти слова несуетно и безбоязненно, как если б докладывал, что идет поверяющий. Командир полка не тронулся с места. Только повернул голову.
— Лейтенант, — позвал он жестко, Добрынину показалось — излишне медлительно, — противника уничтожить. И — в первый батальон, — кашлянул, насупился: — После боя — старший лейтенант. Так что постарайся…
Командир дивизии не успел удивиться — только увидел отчаянные глаза Веригина, — и дверь захлопнулась.
Подполковник Крутой положил перед собой автомат. Телефонист, щелкнув на ходу затвором винтовки, вышел из блиндажа.
Орудийный гул стал глохнуть, яснее проступила автоматная перепалка. А через несколько минут и она отодвинулась…
Подполковник Крутой поправил фитилек, негромко сказал:
— Что ж, буду докладывать.
В голосе, в лице не было сейчас ничего, кроме усталости. Но в спокойном голосе жила твердость военачальника, который не уступит, который выстоит.
Добрынин понимал, что докладывать нечего. То, что можно сказать, он, Добрынин, либо уже знал, либо понял за то время, пока добирался до командного пункта, пока находился вот тут, в блиндаже. Понял, что связи с батальоном нет, в резерве ни одного человека, что полк дерется до последнего патрона.