На душе сделалось нехорошо. Покачал головой, сказал:
— Не думаю.
Потом дорогу перешла еще одна… И опять было не то. Может, Сотников прав? Но верить не хотелось. Есть же на свете целомудрие, любовь?..
После Харькова, когда ушли за Оскол, он встретил девушку…
В хуторе Грачи, через который вел остатки батальона, заглянул в уцелевшую избу, позвал:
— Живые есть?
К нему вышла девушка, статная, высокая, заплаканная. Глянула доверчиво, пригласила.
— Заходите. Пожалуйста.
Глаза были в полукружьях синевы, а губы полные, свежие, нетронутые. И вся она была удивительно похожа на ребенка, безвременно повзрослевшего, успевшего даже постареть.
— Заходите, — повторила она, — я покормлю вас. А хотите — ночуйте. Пожалуйста, ночуйте, — и вдруг, точно испугавшись собственных слов, захлебнулась скороговоркой: — Останьтесь, прошу вас. Я боюсь одна, не могу. Иль бойцов пришлите. Я маму вчера похоронила. Совсем одна…
Дело было к ночи, солдаты валились с ног. Андрей обрадовался, заторопился:
— Вот спасибо. Я как раз хотел просить о ночлеге. Если можно, мы — втроем…
Потом ужинали. Хозяйке было девятнадцать лет. Она ничего не ела, рассказывала о своей семье, как хорошо, дружно жили… А вот уже осталась одна: отец и двое братьев на фронте, вчера похоронила маму. Сама закопала. Потому что взрослых в селе не осталось, помочь некому.
Девушка рассказывала тихо и вроде бы даже спокойно, а по щекам то и дело сбегали крупные, похожие на градинки, слезы.
Грехов и Михаил Агарков уснули сразу, Андрей с Нюрой просидели на крыльце до рассвета. Семен Коблов стоял в карауле, проходил мимо, сказал:
— Товарищ комбат, уснули бы…
Сказал с отеческой сердитостью, ему было жаль своего командира, потому что путь предстоял трудный, дальний — прибавь, господь, силушки.
Но странное дело: Андрей не чувствовал себя даже утомленным. Двое суток мечтал выспаться, а тут — куда сон девался… Сидел, слушал, с робким замиранием ловил чужое близкое дыхание… Каждое слово было дорогим и милым, каждое слово было необыкновенным… Он вдруг почувствовал, понял, что ему давно не хватает вот этого тихого голоса, этих вот слов…
Нюра замолчала. Андрей не сразу понял, что произошло, но сделалось беспокойно. Потом испугался: что, если не скажет больше ни слова? Она спросила:
— Вы, конечно, женаты?
Андрей испугался еще больше:
— Что вы! Я и в мыслях не держал.
Торопясь, словно стараясь убедить, в чем-то разуверить, рассказал о матери, о соседях, о том, как учился в школе, как поступил в военное училище… Обо всем. Только о войне говорить не стал.
На рассвете, когда батальон построился и младший лейтенант Агарков доложил об этом, Андрей признался Нюре: