Генерал Жердин стоял, сунув руки в карманы меховой бекеши, смотрел на рассветную серую Волгу. Спросил:
— Мне писем нет?
Полковник Суровцев качнул головой:
— Писем нет, Михаил Григорьевич.
Жердин помолчал, потом сказал:
— А я все ждал…
Полковник Суровцев понял, что теперь Жердин уже не ждет, потому что не осталось времени. Потому что время истекло. И еще понял, что командующий не думает о левом береге, он решил остаться вот тут до конца.
И сам не думал… Потому что давно, еще в августе, понял и решил: Сталинград оставить нельзя. Этот город явится тем самым углом войны, где сойдутся стратегия, стойкость и мужество.
Суровцев понимал, что армии уготована роль наковальни. Надо выдержать…
Мысли полковника Суровцева обрывались. Дальше он мог только предполагать.
Решение, которое приходило в голову, когда размышлял над картой, представлялось единственным. Принять иль не принять его — зависело лишь от того, есть материальные возможности иль нет.
Приказано удерживать город во что бы то ни стало. Хотелось верить, что эти возможности есть. В противном случае оборона уничтоженного города не имела бы смысла.
Волга текла холодная и пустая. Ни катера, ни лодки… Иногда прилетали мины, рвались на гребне каменного обрыва.
— Нет, значит, писем…
В голосе Жердина послышалась обида.
— Мне тоже ничего нет, — сказал Суровцев. Поправил на шее домашний шарф, покашлял сердито: — Успеем, получим.
Жердин глянул на него, усмехнулся:
— Возможно.
Ему сделалось досадно, что начальник штаба, умный, дальновидный, обладающий редкостной способностью читать чужие мысли, сейчас не нашелся сказать ничего, как только о себе. Дескать, не тебе одному тяжко. Конечно, он имеет право поставить себя на одно поле со своим командующим… Каждый человек имеет право. Но все-таки Суровцев мог бы сказать другое.
Другого полковник Суровцев сказать не мог. Другое заключалось в том, что именно тут, в Сталинграде, война повернется кругом. Он верил. А хотелось быть уверенным. Хотел знать.
Но знали только трое. Даже командующий фронтом всего лишь предполагал. Как Суровцев и Жердин.
Прилетел Жуков. Какой он, заместитель Сталина?
Жуков требовал жесточайшей обороны. Недвусмысленно напомнил, что голова у человека одна.
Жердин катал под скулами желваки. Он сказал:
— В таком случае я хотел бы знать ближайшие планы Главного командования.
Жуков глядел строго. Он не любил вопросов, на которые не мог ответить. Он сказал:
— Не спешите, Жердин.
— Насколько я способен понимать, пора поспешить, товарищ генерал армии.
Жуков не дал договорить:
— Я всегда ценил вас, Жердин. Больше всего за то, что многое понимали без лишних разъяснений.