Мишка осторожно вздохнул, пошевелился:
— Наверху оставь только наблюдателя. Перед домом, на ровняке, два смотровых колодца. Станковые пулеметы вынеси туда. Из подвала проходы к ним… Ты слышишь? Все огневые точки надо вынести.
Голос оборвался, точно накрыло беспамятство. Лейтенант Агарков приложил руку к Мишкиной голове. Мишка тихо сказал:
— Я ничего. Сил только нет.
Его клонило в знобливый сон, голос Агаркова доходил издалека, был чуть слышен.
Командующий… А что командующий? Вон дождь пошел. Теперь бы под крышу, да соломки постелить… Котелок горячих щей…
Кругом только дождь… Непроглядная ночь. Кони тянут бричку не быстрей и не тише, фыркают, встряхиваются… Копыта вязко чавкают, в передке что-то постукивает, вот-вот сломается. «Но — иди — но-о…» Мишка понукает коней, хочет крикнуть громко, хочет дернуть вожжами, но голоса нет и сил нет. Потому что лежит больной. А рядом сидят мать и сестренка Любка. Мать седая, старая, как бабка Филимониха, что на краю села. На шее у нее, на крученой веревочке, висит немецкий Железный крест. Да нет же, это обычный деревянный крест. Вон гвозди видны. А сосед, дядя Никанор, бьет, стучит молотком, сколачивает еще один. Мишка не видит Никанора, однако знает: он. И что крест сколачивает, знает. А Любка сидит нарядная и красивая, кончила школу, стала акушеркой. Только зачем это — акушеркой? — бабы умеют рожать сами.
Дождь льет и льет, вода течет за воротник, по спине. Это потому, что крыша — совсем худая. Спина у Мишки мокрая, вода размывает спину, ему сделалось больно… Над головой, над крышей раскатился гром, дождь пошел проливной. А Любка сидит в цветастом платье с оборками, брови высокие, губы яркие…
— Миша, — сказала она, — немцы атакуют.
Мишка увидел подвальную стену, слабый свет коптилки; услышал минные разрывы, вой самолета и треск автоматов… Подумал: «Это плохо, когда во сне видят нарядными. Не к добру. И кресты… К чему бы это?»
Кто-то кричал свирепым голосом:
— Лихарев, мать-перемать, куда глядишь?
И крутая беспощадная команда, как призыв к последнему вздоху:
— Гранаты к бою!
Мишка угадал лейтенанта Агаркова. Подумал… Но нет, Мишка не успел подумать: обожгло, ударило. Страшная сила подняла его и понесла. Перед глазами шумел, бесновался огонь, ему не было конца, а Мишка все летел сквозь него, все летел… Ему стало легко и бездумно, зачем и куда лететь — все равно.
Комбат Веригин со своего КП видел площадь, трамвай на боку и сгоревший немецкий танк. Он продолжал чадить, сизый дым затягивал каменные дома, прикрывал, заслонял воронки…
Он вдруг увидел… Ему даже показалось, что площадь шевельнулась и стронулась. Как-то сузилась. Танки… Один, два, три, пять… И пехота — густо, в рост, как на параде.