К нему не пришло слово «умереть». Потому что жить или умереть — уже не имело для него никакого значения. Потому что сделал все, что мог…
Генерал фон Моргенштерн поднял телефонную трубку и приказал атаковать всеми силами. На участке сто тринадцатого полка. Он был уверен, что этого полка уже нет, ничто не станет на пути атакующих.
Генералу подали обед. Неторопливо, предвкушая удовольствие, он заправил за воротник чистую салфетку и поднял рюмку водки. Это была русская водка. Он выпьет русской водки за русское поражение.
Подождал… И когда в стороне загудело, а земля донесла до бункера зыбкое шатанье, выпил. Неспешно и аккуратно ел душистый бульон, потом тщательно пережевывал куриную ножку…
Генерал не был лишен воображения. Он считал, что русский командир именно в эти минуты понял свой просчет и безвыходность положения. Наверно, в эту вот минуту русский положил перед собой пистолет…
Иоганн фон Моргенштерн давно не испытывал такой уверенности, покоя и гордости, как сегодня. Он не спешил с обедом, хотел продлить удовольствие. Минут через пятнадцать оборона будет взломана, русский командир подымет пистолет… И может быть, захочет представить мысленно того, кто переиграл и разбил его… Захочет увидеть генерала Моргенштерна. Потом выстрелит в висок.
Генерал медленно жевал и смотрел на часы. Он терпеливо ждал звонка.
Десять минут прошли. И еще десять. Звонка не было. Ему подали чашку кофе. Он отхлебнул… Это был превосходный африканский кофе, но сейчас отчего-то показался горьким.
Передовая гудела. А полковник Бакштайн молчал. И генерал фон Моргенштерн представил его, ироничного и молчаливого. Любит коньяк и не любит пиво. В нем есть что-то не от немца. В пятнадцатом году Бакштайн был в русском плену и немного знает язык. А может, хорошо знает?..
Генерал фон Моргенштерн спохватился, что никогда особенно не любил полковника… В нем не было того откровенного, яркого, что вселяет чувство абсолютного доверия, и командовать ударной группировкой поручил ему скрепя сердце…
Генерал почувствовал неладное.
Длинно зазвонил телефон. Генерал помедлил. Он вдруг решил, что телефон звонит не вовремя.
Поднял трубку… Мембрана щелкала и брюзжала. Словно отрывая живой кусок от самого себя, сказал:
— Слушаю.
И голос Бакштайна — медлительный, спокойный. Поразительно, преступно равнодушный. В нем, в этом Бакштайне, никогда не было настоящей, немецкой боли за успех порученного дела. Удивительно, как дослужился он до полковника… Вся статья — быть ему фельдфебелем.
— …Преодолеть удалось только первую траншею противника. Сильнейший артиллерийский и пулеметный огонь…