Когда ловкий Пафнутий, перебирая по ветви от веника цепкими конечностями, дополз почти до самого стекла, он навострил усы и потянул воздух, предвкушая аппетитный аромат хлебного кваса. Но вместо этого из прозрачного кратера на него пахнуло таким удушающим и дурманящим зловонием, что у него перехватило дыхание и помутилось в уме. Таракан потерял равновесие и свалился с перекладины. Инстинктивно расправившиеся крылья обеспечили очумелому насекомому мягкую посадку. Слава богу, он упал не внутрь бутылки, а рядом с ней.
Итак, выходило, что Пафнутий ошибся. Что в сосуде, до того, как его опорожнили, был отнюдь не хлебный квас, а какая-то дурманящая гадость. Низвергнутый удушьем таракан отдышался и с некоторым удивлением отметил, что перед глазами всё плывёт и двоится, а мысли путаются и выскальзывают.
— Покепетете… — пробормотал Пафнутий.
Он хотел сказать «Почему…», но вместо этого ставший непослушным рот пролепетал вот такую белиберду. И Пафнутию сделалось смешно. Он шмякнулся на спину и захохотал, дрыгая конечностями. В мозгу шевелилась мысль: я сказал «покепетете», я сказал «покепетете»; и эта мысль его страшно веселила. Но, хохоча, таракан в то же время и изумлялся такому необычному своему поведению.
Насмеявшись до слёз, он, всхлипывая, попытался подняться, но его качало из стороны в сторону, как моряка на палубе во время шторма, и он снова валился на пол. Это его развеселило ещё больше, и он снова зашёлся в хохоте, доходящем до визга, стукаясь в конвульсиях головой о стекло бутылки.
Наконец Пафнутий устал смеяться и затих. В голове томно текли обрывки его собственных мыслей, а также речей и песен, которые он слышал из радио, телевизора и рта гражданина Ю.Э. Антикефирова, смешавшиеся в поток бессмыслицы. И одурманенному таракану почему-то хотелось, чтобы эта мысленная чепуха тянулась и тянулась бесконечно: «…эх жизнь моя малина недорезанная кукареку хе-хе Пафнутьюшка забодай кирпич не кочегары мы не плотники запад нам поможет о сколько нам открытий чудных гоп гоп гоп уноси готовенького игнорируя происки империализма о кто же сравнится с Матильдой моей генеральный секретарь миллион миллион миллион алых роз и никаких гвоздей…»
Вдруг Пафнутий всхлипнул и зарыдал. Ему вспомнилась первая и навсегда утраченная любовь. Ещё совсем юным тараканчиком он полюбил привлекательную крошку. Да, крошку от яблочного пирога, упавшую со стола. Она так аппетитно пахла! Пафнутий ласково гладил свою крошку, отщипывая от неё махонькие кусочки, и вкушал их очень неспешно, чтобы лакомства хватило подольше. Но вдруг нагрянул толстый наглый сверчок и, отпихнув юного таракана, жадно, быстро и деловито сожрал на глазах у Пафнутия его любимую крошку. Это воспоминание слезами душило нашего героя. «За что такая несправедливость?! — плакал он. — О где ты, где ты, моя сладкая, ароматная, нежная крошка!»