Кембридж с виду – уютный старинный английский город, но в рафинированных академических кругах подчас царят поистине людоедские нравы. Университетское сообщество охотно соглашалось, что Джейн Хокинг преданная и заботливая жена и мать, но во всем этом отчетливо слышалась профессиональная зависть и ревность. Это была когтистая лапа в тонкой перчатке цивилизованности, и, пока Стивен пожинал награды, Джейн понемногу теряла самоуважение.
Мне было очень обидно. Я в одиночку делала для Стивена все что можно и к тому же воспитывала двоих детей. А все почести доставались ему одному.[61]
Джейн решила не пускать дело на самотек и записалась на курсы для аспирантов по средневековым языкам: она изучала испанскую и португальскую поэзию. Вот как она вспоминает те дни:
Получалось не очень хорошо. За работой я думала, что мало играю с детьми, а за игрой с детьми – что мало работаю.[62]
Джейн закончила курсы и пошла работать учительницей в кембриджскую школу. Но, по своим собственным словам, так и не избавилась от ощущения, что она «бесплатное приложение»:
Я не придаток Стивена, хотя Стивен знает, что именно так я себя и чувствую, когда мы приходим на разные официальные мероприятия. Меня иногда даже забывают представить. Я стою за его креслом и даже не знаю, с кем беседую.[63]
Справедливости ради надо заметить, что по отзывам его друзей и коллег он никогда не забывал отметить, что все его успехи и благополучие зависят от Джейн. Он при любой возможности упоминает о ее трудах и жертвах во имя того, чтобы он вел сколько-нибудь нормальную жизнь. Он очень жалеет, что мало помогал ей воспитывать детей, и говорит, что хотел бы играть с ними не только в пятнашки и шахматы.
Естественно, болезнь избавила Хокинга не только от бремени домашних хлопот, но и от многих других обязанностей. Он занимал в университете самые разные должности, однако преподавательскую нагрузку ему всегда снижали, от административных забот освобождали, поэтому на размышления над научными задачами у него было гораздо больше времени, чем удается выкроить обычному профессору. Зачастую его огромные достижения в космологии даже приписывают такой мысленной свободе, однако многие считают, что момент пробуждения таланта совпал у него с началом болезни, а до этого он был обычным способным студентом. Но какой бы ни была первопричина его фантастической интуиции и невероятного владения предметом, пожалуй, и в самом деле можно сказать, что он не достиг бы таких высот, по крайней мере, так скоро, если бы от него требовалось проводить массу времени на всевозможных собраниях и совещаниях, работать в приемной комиссии или организовывать всевозможные комитеты.