– Зачем дощечка? – спросил Орест.
– Скоро поймешь, – хохотнул человек. – Так, ты, давай мыться, сейчас же.
– Где баня? – спросил Орест.
– По лестнице вниз, а потом еще вниз. И тебе, и всем будет лучше, когда с тебя смоют эту вонь.
Пройдя два пролета лестницы, Орест увидел в бане четверых ребят. Встал в жидком свете, сочившемся в прорезь в стене, смотрел на них, двое шептались, а двое других оживленно плескались и заглушали шепот. Поначалу Ореста не заметили, он тихо разделся. Когда собрался залезть в ванну, двое, которые перешептывались, отпрянули друг от друга. Все четверо уставились прямо перед собой. Орест хотел дать им понять, что он не расскажет стражнику, что они шептались, но до него дошло, что, если он заговорит, это лишь усилит их к нему враждебность. Вскоре все четверо выбрались из ванны, обтерлись в углу.
Домывшись и высушившись полотенцем, оставленным мальчиками, он взобрался наверх и нашел стражника, тот выдал ему одежду, кусок сланца и кусок мела.
Стражник прошел с ним в спальню, нашел свободное место и велел двум мальчишкам помочь принести снизу топчан для Ореста. Орест стоял в свежей одежде, с дощечкой для письма в руках, и тут несколько мальчиков обратили на него внимание наконец, вгляделись в него. Но, когда Орест кивнул кому-то из них, тот отвернулся.
Дни текли медленно и в основном безмолвно. Три раза в день мальчики спускались в трапезную. Раз в неделю могли помыться. В ванной двое плескались, двум остальным при этом можно было шептаться так, чтобы никто не слышал. Только в это время, насколько понял Орест, мальчики разговаривали друг с другом. Иногда по ночам Орест слышал, как дети скулят и плачут во сне, а иногда кашлявший мальчик испускал хриплые звуки, а затем громко пытался вдохнуть, и этот шум продолжался даже после того, как стражник, сидевший всю ночь снаружи у двери в спальню, не приходил и не тряс мальчика – он даже бил его.
А еще дощечка. Сланцевая дощечка для письма должна была находиться рядом с топчаном, чтобы ее было видно. За любое нарушение правил мальчику оставляли отметку на его дощечке, и эту отметку делал его собрат-узник, а рядом он же подписывался – символом. Оресту, чтобы во всем разобраться, понадобилась не одна неделя: он никогда не видел, как кто-то кому-то пишет на дощечке. Должно быть, это происходило ночами, понял он, однако даже ночами, когда он не спал, – не засекал.
Время от времени происходила проверка, ее вел стражник, которого Орест узнал первым, но, бывало, включался еще один или двое других. Они проверяли дощечки, а затем отбирали мальчиков, у которых имелись отметки, – для наказания. Этих мальчиков выводили наружу – или спускали в трапезную, или в баню, но иногда ставили прямо за дверью. Суровость побоев не совпадала с количеством значков на дощечке, а зависела от настроения стражников. Тем не менее множество пометок означало, что тебя, скорее всего, заберут, чем если дощечка чистая или на ней мало меток.