Винтер в присутствии Фица всегда было не по себе. Девушка недолюбливала всех офицеров без исключения, но вдвойне настороженно относилась к тем, кто все время улыбался. По крайней мере, когда на нее орали, она точно знала, на каком она свете.
Сейчас Винтер остановилась перед Фицем и отдала честь:
– Рядовой Игернгласс явился по вашему приказанию, сэр!
– Входи, – сказал Фиц. – Капитан ждет тебя.
Винтер последовала за ним. Кабинет капитана в те времена, когда Форт Доблести еще был полноправно действующей крепостью, скорее всего, служил кому-то опочивальней. Когда ворданаи прибыли сюда, в этом помещении, как и во всем форте, оставались только голые стены. Капитан Д’Ивуар водрузил на пару тяжелых сундуков половинку кузова сломанной тележки, устроив таким образом некое подобие низкого рабочего стола, а вместо кресла использовал запасную койку.
Сейчас этот стол был завален документами двух сортов. Подавляющее большинство составляла изжелта-бурая тряпичная бумага хандарайского изготовления, которой в Колониальном полку пользовались уже много лет. Предприимчивые торговцы собирали по свалкам исписанные листы, соскребали чернила, продавали бумагу – и так раз за разом, покуда она не становилась тоньше паутины. Среди этой плебейской желтизны блистали, подобно обломкам мрамора в куче песка, несколько листов добротной ворданайской бумаги – свеженьких, точно только что изготовленных, выбеленных так, что глазам смотреть больно, и острых, как бритва, на сгибе. Это явно были приказы, привезенные флотом. Винтер до смерти хотелось узнать, что же там написано, но все листы добросовестно сложили так, чтобы скрыть от посторонних глаз весь написанный текст.
Сам капитан трудился над другим документом – списком имен, – и на лице его явственно читалось раздражение. То был широкоплечий мужчина тридцати с лишним лет, прокаленное загаром лицо его покрывали преждевременные морщины – неизбежный удел всех, кто слишком долго жил под безжалостным хандарайским солнцем. Его темные волосы и бородка, в которой уже кое-где поблескивала седина, были коротко подстрижены. Винтер он нравился ничуть не больше и не меньше, чем любой другой офицер, то есть не нравился вовсе.
Капитан глянул на нее, что-то буркнул и сделал пометку в списке.
– Садись, рядовой.
Винтер села, скрестив ноги, на полу по ту сторону стола. Спиной она чувствовала, как над ней нависает Фиц. Внутренний голос вопил, захлебываясь от крика, что это ловушка, и Винтер пришлось жестко напомнить самой себе, что удариться в бега она все равно не сможет. Не тот случай.