Жабинский — золотая голова — придумал, как одним махом убить двух зайцев. Учитывая неясную перспективу советского рубля, налоги взымать натурой, как в Средневековье, рассчитав количество продукта по каждой сельской общине. Павлюченко, бывший главный агроном Севского района, составил примерную схему, летом будем кочевать по территории Локотского самоуправления, уточнять параметры на месте, в каждой деревне и селе, сверяясь с планом немецких поставок. Жарко будет, трудно и тяжело. Придётся практически доказывать, что старая русская община эффективнее колхозного строя.
Жабинский показал мне карбованцы, напечатанные немцами для оккупированной Украины. Странные деньги. На немецком языке: «выпущено для использования на территории Украины. Центральный банк. Киев». Портрет счастливой девочки не вполне ясной национальности, рядом орёл, сжимающий в когтях свастику. Может быть, прав Редлих, немцам интересны в первую очередь пахотные украинские земли, там «жизненное пространство» для колонистов и ветеранов, а нам, в наших лесах, удастся постепенно обустроить русское государство, не такое амбициозное и велеречивое, как прежде, но крепкое и живое.
Яков Моисеевич, к моему удивлению, внимательно изучил партийный манифест: «Я ведь, Константин Павлович, в восемнадцатом жил в Киеве. Регулярно посещал заседания Центральной рады. Гордился, первый национальный парламент. А в один прекрасный день в здание вошла рота немецких солдат и офицер скомандовал: „Всем разойтись. Рада распущена приказом командующего оккупационных войск“. Вот и весь тебе национальный парламент».
— На исторических уроках надо учиться, — сказал я.
— Надо, — сказал Жабинский. — Только получается плохо.
Через три дня после обнародования манифеста партии «Викинг» меня вызвали в Орел, в штаб 2 танковой армии.
Я поехал с тяжелым сердцем. Похоже, я сглупил. Надо было согласовать с немцами создание партии. Отправят в концлагерь, как этого львовского Бандеру. Поторопился, злился я на самого себя.
— Вас примет командующий, генерал-полковник Шмидт, — сказал мне адъютант начальника штаба.
«Для отправки в концлагерь слишком почётно», — подумал я.
— — — — — — — — — — —
Генерал-полковник Шмидт был высокий, худощавый человек, с большими ушами, какие обычно бросаются в глаза на фотографиях портных, не молодой, но молодящийся. Генерал хорошо изъяснялся по-русски.
— В тридцать четвертом я стажировался на высших курсах командиров РККА, — сказал он. — Был знаком с Тухачевским и другими вашими заговорщиками. Вы не очень похожи на викинга, господин Воскобойник, больше на добропорядочного петербургского профессора.