Федор встал.
— Иван Васильевич, а ты чего скажешь? Тот только руками развел:
— То же и скажу, Михайлович, ты уж не обижайся. Далеко отдавать нам неохота…
— Как же… говорите, будто любите родную дочь, а плакать заставляете… Одно обещаю: буду ее жалеть и беречь, всего себя положу, чтобы она горя-заботы не знала…
— Ну-ну, еще не твоя, чтобы жалеть. Не липни, Федор, ради Христа, уйди, слушать больше ничего не хочу, — уже откровенно сердилась Дарья.
— Да ведь что делать, если согласия не даете. Придётся уйти, Дарья Трофимовна. Не стану больше вам досаждать. Но скоро опять приеду. Если смущает вас родительское благословение — так и быть, отца с матерью привезу, повалимся вам в ноги все трое. Но тогда уж так просто не уеду. Если не уговорим и если сама Ульяна от своего слова не откажется, тут уж я вашу дочь увезу, заранее предупреждаю, чтобы все было честно, безобманно. Так что ждите, на масленице или чуток попозже…
Федор вышел. Ну вот, посватался. Ладно. Главное, сказал все, как думал, ничего на сердце не оставил. Недалеко от дома стояла двое. Похоже, его поджидали. Еще не хватало вторую войну тут воевать…
Подойдя ближе, Федор узнал обоих: брат Ульяны. Пантелеймон, и дружок его Никита, тот самый. Не замедляя и не ускоряясь, Федор спокойно шел мимо, готовый ко всему. Панте хлопнул его по плечу, не больно, но и недобро:
— Слушай, матрос. Я на тебя сердца не имею, но два раза повторять не люблю. Ты заруби себе на носу: к нашему дому дорогу забудь. И Улю из головы выкинь. Понял меня?
— Слушай, Панте, — сказал Федор. — Ты хоть и брат Ульяне, а ее судьбою распоряжаться не можешь. Это ты себе заруби на чем хочешь. Ее судьба и моя судьба — это наше с ней дело, понял? И приказывать мне, как жить, не советую. Если не знаешь, как с матросом разговаривать, — спроси вот у этого, — Федор ткнул в сторону Никиты. — Он в прошлом году попробовал.
— Ах, какой храбрый в чужой деревне… Убирайся отсюда, матрос, чтоб духу твоего здесь больше не было. И пару себе поищи там, на Ижме! — Панте зло шагнул к Федору, готовый если не ударить, то хоть крепко толкнуть. Приблизился и Никита. Федор резко остановился:
— Ну вы… оба-два. А ну осади назад. Осади, сказал! С тобой, Пантелеймон, я драться не могу и не хочу — ты брат Ульяны, и ни к чему между нами кровь лить. А ты, Никита, если еще сунешься, я тебе так грабли изломаю, что уже никакая бабушка не поправит.
Голос Федора прозвучал с такой сдержанной злобой и силой, что оба остановились. Федор повернулся к ним спиной и пошел, не оглядываясь, к бабушкиному дому. Нельзя Пантелеймона трогать, даже если он первый ударит. Тут разом можно все испортить и Ульяну с родными поссорить… Только добром, только добром — если любишь. Да и что тут силой доказать можно?