На масленицу пали сильные оттепели. Один день был такой — и небо и воздух клубились водяной пылью, но следом снова похолодало и установился крепкий-крепкий наст. Как только повеяло оттепелью, Федор вышел из лесу домой. Но похолодание не заставило себя ждать, приморозило, и на второй же день он снова ушел в лес. И обеих собак взял с собой. Неделя выдалась удачной, добыл он за это время двух лосей и одного оленя. Собаки по насту легко гнали зверя, а Федор, выждав, уже шел на их голос. Вскоре снова выпал мягкий снег, прикрыл собою наст, и снова пришлось отправить собак домой.
Как-то мать не выдержала, принесла ему в охотничью избушку домашней еды. Сидела за столом, с любовью и жалостью смотрела, как ест сын, как обтянулось его лицо сухой воспаленной кожей, какая глубокая усталая тень пролегла под глазами.
— Сам-то, сынок, когда хочешь из лесу выйти? — спросила мать. — Пора ведь. Если не раздумал на Ульяне жениться — надо и собираться. Убиваешься за-ради подарка, эвон, лица на тебе нету, и так ведь не с пустыми руками придешь…
— Не, мама, не раздумал. Как это можно раздумать на Ульяне жениться? Что ты!
— Вот и отдохни перед тем, как в Кыръядин ехать. Одни кости да кожа остались, приедешь, Ульяна тебя и не признает…
Федор улыбнулся, подошел к зеркалу на стене, провел по щекам, подбородку ладонью — н-да, глаза куда-то внутрь провалились… Вроде и постарел даже. И правда, заявишься этаким лесовиком к Ульяне — или не признает, или напугается. Да и родители, помнится, корили его, мол, гораздо он старше их дочери…
— Ладно, мама, уговорила. Вынесу лося и приду.
Вернувшись из леса, Федор отдыхал дома целую неделю. В баню ходил через день, брился, отъедался. Вспоминал, как гнался за рысью. Мать старалась кормить его повкуснее. И стал он заметно глаже, ничего, снова вошел в тело. Не столь уже выпирали кости.
В Кыръядин поехали на двух лошадях. Вторые санки взяли у соседа. Перед отъездом собрались на семейный совет и все вместе определили подарок.
Федор первой положил шкуру рыси, уже выделанную, — загляденье. Отец поболтал перед собою двумя шкурками лисицы — и положил свой вклад. Мать тоже слово сказала:
— Куницу добавьте, мужики. Хотя бы парочку. Если упираются родители… так ведь хорошая девушка во сто крат дороже любых шкурок. И Ульяне еще самой останется… вона сколько, слава богу, добыли, давно столько не было.
Все сложили и завернули в большой красивый платок. Решили взять с собой оленью тушу и задок лося. На свадьбу. Если сладится. Поехали. В Кыръядин прибыли уже после полуночи. Всех, конечно, всполошили. Затем до рассвета проговорили. Обо всем на свете — соскучились родные, давно не виделись. За разговором выяснилось и главное, Анна доложила: у Ивана Васильевича теперь все дома, а Ульяна сильно горюет и ждет Федора. Даже похудела. Мать все ругает её, и брат Пантелеймон злится. А отец вроде бы начинает Ульяну жалеть, потому — видит: не каприз у нее, а чувство.