— Ба-атюшки! Кто приехал! Федя!
И только тогда узнал Федор Санину младшую сестру — Лизу.
— Ну-ка, Лизуха, бросай свои дела да собери гостям на стол, — распорядился Василь Дмитрич.
— Сейчас, батя, погодите чуток, только рабочее с себя скину, — заторопилась Лиза.
Выбежала в сени, зашла, слышно, в другую половину. Обратно явилась в рубахе со сборчатыми рукавами и вышитыми узорами на плечах, поверх сарафана красивый передник из китайки, даже успела перетянуть талию разноцветным витым пояском с кистями… Уже на бегу накинула на голову белый кашемировый платок с цветами и концы подвязала под подбородком. Глаза горят, щеки, лицо пылает, брови черные — расцвела девушка навстречу гостям, такой прекрасной стала, не узнать. Что-то с грохотом вытаскивала из печи, звякала в залавке и носила на стол — все делала быстро, ловко, легко и радостно.
— Пива у нас от Покрова… не осталось ли? — спросил Василь Дмитрич.
— Да вроде было, — ответила ему жена. — Выходит, аккурат для Феди и оставили…
— Поднимись-ка с ендовой, Лизушка, да отцеди нам чуток, — повелел Дмитрич.
Лиза мигом вернулась с полной ендовой. На столе утвердился уже и рыбник, и творог со сметаной, и — Федору не терпелось попробовать! — горячая пареная репа, и кислая перловая похлебка в широкой деревянной миске — до краев… На нее-то и набросился оголодавший Федор, пока на флоте служил, и вкус позабыл! Ах, а ты как вкусна, желтая пареная репа, проще которой нету ничего на свете… Не отказался Федор и от стакана солодового пива домашней выделки, забыл, когда и пил последний раз. Пиво живенько пробежало по жилам, согрело тело и добралось до головы. Петр поднес к губам стакан, принятый из рук хозяина, но пить не стал, вернул нетронутым. Тот силком потчевать не стал — не того обычая люди. Сам хозяин с чувством выпил и второй стакашек, а когда пиво овладело языком и телом — разговорился Василь Дмитрич. Но тема главного его разговора была неожиданной. Федор все ждал: вот-вот откроется дверь и войдет Саня, перед которой так долго готовился он оправдываться. И вдруг хозяин сказал, прямо, без обиняков:
— Ты, Федор Михайлович, не осуди нас и не обидься. Просим тебя от всей души. Да. Невеста твоя не дождалась тебя. Такое дело. Не смогли мы с матерью ее удержать, уберечь, сороку этакую. Уже год, как замуж выскочила, да не близкий свет — как уплыла, так и не виделись еще ни разу. Не знаем даже, как и живут молодые…
Отозвалась со своего ложа и мать Сани:
— Да живут-то, сказывают, неплохо, не горюют вроде… Да вот перед Федей-то стыдно… Гложет нас с отцом совесть. Ты уж прости нас, Федюшко… Прости, ради Христа…