— Вот и поговорили.
Он может бесконечно долго улыбаться, но сейчас это откровенно больно. Физически. Словно какая-то сука продела в углы рта два огромных крюка и теперь тянет в стороны.
На месте этой суки Стайлз представляет Джейн.
— Рад был повидаться, — выплёвывает он и обходит Хейла. Точнее, протискивается к двери, цепляя плечом, а в следующий момент раздаётся взрыв.
Кабинку, заправку, весь город сносит в пустоту, потому что под спиной снова холодная стена. А на губах… Стайлзу просто нужно осознать, что он жив. Что он не умер в ту секунду, когда рот Дерека прижался к нему, вынес из головы все образы, снял с языка все слова, которые кипели там секунду назад.
Стайлз жмурится против воли, словно пытаясь прийти в себя. Словно его сейчас ударят. Он чувствует, как отнимается тело, ровно до того момента, пока Дерек не начинает вылизывать его губы. Горячо, влажно, и руки держат за плечи со знакомой силой, и что-то в глубине лёгких воет, как раненая белуга. И тогда блокаду прорывает.
Осознание бьет то ли пощёчиной, то ли хуком прямо в солнышко. Его целует Дерек. Его целует Дерек, который не гей. У которого Джейн.
Стайлз сжимает кулак и бьёт его наугад — попадает в бок. Царапается о змейку куртки. Шипит. Губы горят, словно только что кто-то прижёг их бычком. Дерек отстраняется, горячо дыша Стайлзу в лицо. Бликует своими фарами так, что режет глаза.
— Что за нахуй, чувак? — хрипит Стайлз.
Зрачок Хейла ярко-голубой, продолжает вылизывать влажные губы. У Стилински трясутся ноги. Он сжимает саднящий кулак и собирается отпихнуть оборотня от себя. Но когда рука поднимается… Нет.
Рядом с Дереком всё, нафиг, меняется. Всё слетает с крюков и разбивается. Стайлз сглатывает, откидывает голову назад. Вытягивает шею и зарывается ладонью в густые волосы на затылке Хейла.
— Ну ты и ублюдина, — бормочет он прежде, чем снова ощутить губы на своих губах.
Они периодически трахались в течение пары месяцев. Каждый раз это был обширный вынос мозга, каждый раз мировоззрение Стайлза переворачивалось с ног на голову и обратно — и так несколько переворотов подряд, как будто кто-то играется песочными часами. Каждый раз это было жёстко и сильно, без лишних прикосновений и лизни. Поэтому теперь, когда Дерек жадно надавливает на подбородок Стайлза, распахивая для себя его рот, когда его тело прижимается к Стайлзу, раздвигая ноги почти случайно, когда сквозь настойчивые и нереально приятные толчки языка прорывается глухое звериное рычание, которое Стайлз слышал только несколько раз из-за своей спины — теперь это с грохотом рушит здравый смысл.