Чтобы не шуметь, они так и сели, кто, где оказался – Борцов рядом с Лизой, ее отец и Мимозов у них за спинами. Полетаев не выдержал, нагнулся и зашептал дочке в ухо:
– Лизонька, прости, что так долго, но там никого не пускали! Перекрыли коридор на время прохождения государя и свиты. Ты знаешь, Лиза, что они тут, вот за этой перегородкой?
– Знаю, папа, – обернувшись, так же тихо отвечала Лиза. – Мы разговаривали.
Отец недоуменно посмотрел на нее в темноте, но переспрашивать сейчас ничего не стал. Лиза смотрела на сцену, но если бы кто-нибудь спросил у нее позже, что именно давали в тот вечер, она вряд ли смогла бы припомнить. Она с какой-то минуты и вовсе престала слышать реплики актеров, потому что в голове у нее все отчетливей крутилась откуда-то прилетевшая фраза: «Царь – на правую, суженый – на левую!»
***
А Татьяна Горбатова, сидя в пятом ряду партера, испытывала, быть может, впервые в жизни, страдания душевные. Она заметила, что вокруг неладно почти сразу – как только они с Сергеем вошли в фойе. Никто с ними не раскланивался, никто не перемолвился ни словом, встречные знакомцы отводили глаза. Усадив ее в кресло, братец тут же исчез. Сначала пустующие места в ее ряду не казались вызовом, много людей переговаривалось друг с другом у сцены и в проходах, но по мере заполнения зала, это становилось очевидным. Таня подняла глаза, и справа в ложе заметила свою одноклассницу с сестрой, улыбнулась, радуясь встрече. Но та, лишь скользнув по ней взглядом, тут же отвернулась и что-то стала говорить родителям, сидящим во втором ряду. В партер она больше не посмотрела ни разу. Из соседней ложи на Таню пялился какой-то корнет. Его лицо показалось ей смутно знакомым, но взгляд молодого человека был настолько навязчив, настолько контрастировал со всем остальным, происходящим с ней сейчас, что от него становилось и вовсе худо. Таня вперила глаза в закрытый занавес сцены и более не шевелилась.
Щеки Танюши загорелись огнем. Она физически ощущала теперь пропасть, которая образовалась между ней и всем этим жестоким, глупым, пафосным и напыщенным залом, который вычеркнул ее из своих списков, сделал в мгновение ока изгоем, брезговал даже сесть с ней рядом. Она услышала, как публика, забыв про нее, переключилась вниманием на что-то иное, происходящее сзади, но повернуться и посмотреть, сил у нее не было никаких. Все силы ушли на то, чтобы сидеть тут, гордо выпрямив спину, не убежать и не разрыдаться от досады. Если бы она могла, она заставила бы себя даже не краснеть, но это было не в ее воле. Затаив дыхание, подобно ее Спящей Царевне, она почти неживая сидела и терпела пустые кресла рядом с собой. Наконец, опустилась блаженная темнота, публика вынужденно заняла свои места. Надо было дождаться хотя бы антракта. Ладно, они все! Но братец?