– Да не переживай, – улыбнулся Клим. – У мальчишек всегда так. Не яблоня, так яма какая, или колючки в зарослях. Пройдет.
– Кушать сильно хочешь? Или подождем его?
– Да подождем, – Клим хотел собраться всем вместе, то самое и предвкушал весь день. – Я пока наверх к себе поднимусь. Кликнешь.
Клим спустился сам, услышав внизу голоса, но оказалось, что это в очередной раз зашел Леврецкий. Он теперь заходил все чаще, видимо, стараясь не упустить ни одного случая перед скорым отъездом. В доме все к нему привыкли и считали за «своего». Тася усадила мужчин обедать, только что разогрев еду второй раз. Племянника так и не было.
– Сам виноват, – Тася разливала щи по тарелкам. – Потом покормлю его, пусть один обедает, нельзя же так!
Она взяла Стаську на руки и кормила с ложки, что явно не нравилось их гостю, но он тактично молчал. Хлопнула калитка во дворе, но в дом так никто и не заходил. Тася несколько минут прислушивалась, а потом не выдержала, сняла дочь с колен, посадила на высокий стульчик, пододвинула ближе тарелку, а сама пошла к дверям. Стаська недовольно стала елозить ложкой в супе, разбрызгивая капли по столу.
– Стасенька, не балуйся! – сказал Клим.
– Да она наверно не умеет сама кушать, да? – вполне серьезно спросил Корней Степанович, не сюсюкая, а смотря прямо на девочку.
– Умею! – ответила та и показала ему язык.
– Не верю, – гость был серьезен. – Покажи тогда.
– А я не хочу! – Стаська снова опустила ложку на самое дно и выжидающе смотрела на собеседника, прикидывая, можно ли при нем дать по рукоятке ложки ладошкой, чтобы капуста разлетелась по всей кухне, но было боязно.
– Ну, не хочешь, так тому и быть, – спокойно ответил Корней Степанович и отодвинул тарелку так далеко от Стаськи, что и не дотянуться.
– Отдай, отдай! – заголосила та. – Противный! Я маме скажу.
– Что скажешь? – так же серьезно продолжал свою линию гость. – Что супа не хочешь? Так она то же самое сделает. Зачем тебе тарелка, если не хочешь?
– Хочу! – при матери Стаська давно бы уж ревела в голос, а тут почему-то у нее не получалось.
– Хочешь супа? – гость смотрел ей в глаза.
– Хочу.
– Будешь кушать?
– Буду.
Леврецкий вернул тарелку на место. Тут со двора раздался короткий Тасин возглас, а потом все услышали, как она причитает над кем-то. Входная дверь распахнулась и, впихнув впереди себя сына, Тася продолжала голосить:
– Что же это такое, люди добрые! Полюбуйтесь на красавца! Где же тебя так угораздило, окаянный? Охо-хонюшки беда-то какая, беда! Это что ж за напасть-то такая! А ну говори! С кем был, кто тебя так разукрасил?