– Помилуйте, барин! – вступил в разговор хозяин, который с самого утра лично надзирал за происходящим. – И так жертвуем, не скупимся! Неужто, босякам безграмотным велите еще и издания с золотым обрезом даровать? Они пока мест и читать-то, толком, не обучены! Побойтесь Бога!
– Я Бога, добрый человек, возлюбил, – Демьянов прищурил глаз. – В страхе перед Ним пребываю денно и нощно, дабы благодатного духа не отнял, дабы не оскорбить, не ослушаться, не отдалиться. Ни помыслом, ни поступком. Так что это Вы сами соразмерность дарения определяйте и соотносите, сударь любезный, под оком всевидящим. Меня сюда не путайте! А про соотечественников, что нынче неграмотными выросли, так то не жертва, друг мой – дать, а потом пожалеть. Я ж не требую от Вас лишнего. Я так, вслух размышляю. Вон, с барышней советуюсь. А Вам за любой дар – благодарность. И наша, и безграмотных соотечественников, что с этой помощью мир свой расширят, да словом просветительским раскрасят. Благодарствуйте!
Пристыженный хозяин вскоре удалился в подсобные помещения, а Лиза улыбнулась Демьянову и стала подниматься по лестнице на антресоль.
– А знаете, Рафаэль Николаевич, – Лиза чуть повысила голос, дабы собеседник слышал ее и оттуда. – Мне кажется, я нашла жертвователя на собрания сочинений. Знаете такую домовладелицу – Удальцову? Так вот она от своего имени, и от имени своей племянницы готова закупить разом столько экземпляров, сколь окажется читален. Это уж точно, она не отступит. Надо будет лишь уточнить персоналии и количество. Ну, Пушкин, Диккенс, Лесков, Лермонтов – то даже не обсуждается! Может мне составить полный список, Вы потом поглядите?
– Займитесь, Лизонька, очень хорошо! А по тому сколь книжных собраний у нас вырисовывается, то порядка двадцати по уезду. В самом городе хорошо бы довести хоть до четырех-пяти. И хорошо бы в разных районах, чтобы охват был полнее. Вся загвоздка в основном – в помещениях. Неохотно дают. Вы бы тоже смотрели своими зоркими глазками, может, где по пути что попадется? Епархия поможет договориться.
Лиза присела возле пыльных корзин, в которых хранились не проданные когда-то издания, да прошлогодние подшивки журналов, сборников и прочей литературной разнообразности. Она перебирала их, откладывая стоящие вещи отдельно. Листала, иногда сама увлекалась чтением, находя нечто знакомое, или, наоборот, натыкаясь на то, что искалось прежде, но досель не попадалось. Потом обрывала себя, продолжала дело, снова увлекалась. Уже дойдя почти до дна последней корзины, она выпрямилась, облегченно вздохнула, видя завершение своего труда, и перелистала еще парочку древних альманахов.