– А чего ж нам! – Егоровна уперла руку в бок. – На прошлой Пасхе благодетелю в дар поднесли, так и Наталья Гавриловна хвалила, да и мне рюмочку налили. А то!
Гаджимханов вскочил с кровати и нагнал уходящую няньку уже в коридоре.
– Тогда возьми, тетечка! – он указал на распахнутую до сих пор дверь в детскую. – Кабы я знал, что и дамы-медамы его пробуют! Возьми, сколь унести сможешь! Хоть чем тебя отблагодарю.
– «Дама»! Да ну тебя, совсем дурной! – Егоровна раскраснелась, махнула на постояльца полотенцем и, громко расхохотавшись, вышла из апартаментов в вестибюль.
***
Сергей, придерживая сестру ладонью за талию, следовал к указанному половым столику. Это было заведение среднего пошиба, он специально выбирал такие – во-первых, здесь было меньше возможностей встретить людей их круга, чтобы лишний раз не доложили тетке, а потом глупо было истратить весь полученный от гнома-искусителя гонорар в первый же вечер. Он вспоминал цены в выставочном ресторане и мысленно качал головой. Нет, тогда цель была – показать себя, посмотреть людей, да и деньги были теткины, чего уж. А нынче простой ужин, да еще и не с дамой, а с собственной сестрой. А эти ужины уже становились традицией. Сегодня Татьяна, усаживаясь в коляску после «сеанса», удовлетворенно потянулась и велела:
– Вези-ка меня кормить, братец!
Тот, ставший для всех первым раз, оказался настолько удачным, что барон собрал участников для следующего буквально за неделю. Таня имела уже некоторый опыт и помнила, как в тот раз еле дотерпела, пока не погаснет последняя свеча и не удалится последний гость. Она еле дождалась, пока не услышала тихий шепот братца:
– Не уснула? Можешь вставать, Царевна, все разошлись.
Тогда она, открыв глаза, уже полные слез, и прошептала ему:
– Помоги мне подняться!
Лишь ступив на ковер, она сбросила, оставшуюся единственной, туфельку и босиком, на ходу задирая юбки, и не думая уже ни о каких приличиях, метнулась по коридору в поисках уборной. Облегчение было неимоверным! На вопросы братца, как все прошло, Таня отвечала: «Потом, потом…». И, лишь переодевшись и усевшись в коляску, каждую секунду помня, что в радикюле у нее теперь лежит бумажка в пятьдесят рублей, она рассмеялась и спросила:
– А ты ничего не слышал, как они причитали? Как будто, действительно, родная сестра померла! Ах, смеху-то!
– Нет. Я сидел в той комнате. Ждал. Потом поскребся барон, и я пошел к тебе.
– Барона голос я узнавала, он ими управлял. То есть не управлял, конечно, в том смысле, что… Он торопил, если кто-то слишком долго меня трогал, или подсказывал, что делать, если кто-нибудь тянул время.