– А большое семейство у Кравчиков?
– Кому большое, а кому малое. Хозяйка да дети ее. Трое. Взрослые уже. Дочка вроде замужем.
– Дочь и два сына?
– Да. Хозяйку гордыня от рождения мучает – тяжкий грех. Она после замужества даже фамилию свою оставила и детям ее дала. Как только муж согласился! Хотя если они и вправду графья или князья, то все у них должно быть не просто так.
«Тяжкий грех…» – повторил Глеб, пытаясь подольше задержать эти слова в себе. Сколько раз его посылали на землю решать те или иные вопросы, и работу он всегда выполнял на отлично. Чего не сделаешь ради отдыха и свободы? Да все что угодно, особенно если учесть, что никто не спросит, хочешь или нет… Глеб давно научился читать знаки, в какой-то мере это и была часть его охоты: услышать, увидеть, найти, исправить… Тяжкий грех. Гордыня. Он хорошо уловил это, когда прислонялся к дому Кравчиков и заглядывал в комнаты. Немолодая женщина в светлом одеянии, зажигая свечи, двигалась плавно, буквально скользила по полу: от трельяжа к комоду, затем к камину, низкому столику… А кругом витала та самая гордыня, на полках шкафов стопками лежали алчность, напыщенность, барство. Тогда Глеба позабавил дом, но теперь, похоже, придется увязнуть в этом барахле серьезно – не случайно ноги привели именно к этому месту, и уж тем более не случайно дом Дюкова похож на дом Кравчиков. Нет, не наоборот.
– А хорошие у вас пирожки, Елизавета Ильинична, сто лет таких не ел.
– Не подлизывайся, самогонку больше не дам.
– И правильно, кому нужна эта гадость. – Глеб засмеялся, а затем подался вперед и спросил: – Как зовут хозяйку Кравчиков?
– Зофия Дмитриевна.
– А детей?
– Кирилл, Егор, Ева.
– Ух ты! Ева! – Глеб напрягся, представляя высокую стройную блондинку с большой грудью и пухлыми губами. Женщина ему сейчас совсем не помешает, а уж если она из загадочного дома Кравчиков… И с именем Ева… – Она красива?
Елизавета Ильинична повернулась к Глебу, завязала за спиной тесемки фартука и просто ответила:
– Холодная селедка – она и есть холодная селедка.
– За что же вы ее так? Неужели дочка в маму пошла?
– Нет, до мамы ей далеко. – Елизавета Ильинична махнула рукой и сердито добавила: – Замучил меня совсем. Будут еще вопросы?
– Да. Всего один.
– Какой?
– А вы почему пирожки свои не кушаете? Все печенье да печенье… Они, часом, не отравленные?
– Дурень. У меня изжога от капусты, будь она неладна.
– А пекли тогда зачем? Меня порадовать хотели?
Елизавета Ильинична фыркнула и демонстративно отвернулась, Глеб широко улыбнулся, лишний раз радуясь тому, что хорошо устроился. Должны же быть хоть какие-то удовольствия на каторге.