Наступила ночь. Не имевшему ни дома, ни родни Нарунну послание на стене показалось необъяснимо приветливым. Ему было спокойно и хорошо рядом с этими незамкнутыми объятьями. Пустая квартира стала его домом – где еще он найдет уголок, где все дышит любовью и близостью? Стены шепотом напоминали юноше о его собственных желаниях, о поисках любви, которая все вынесет, все выдержит и эхом разнесется по обоим мирам.
«Мистер Браун» и «мистер Смит» возились на заросшем травой бережке, радостно брызгая друг на друга водой из сложенных ковшиком ладоней. Чем-то подростки напоминали Старому Музыканту пресноводных дельфинов, которых он однажды видел, катаясь на лодке в Крати. Наверное, способом общения – криками и условными сигналами, понятными только им. Сейчас, когда мальчишки не повторяли английский урок, их было проще воспринимать как Дару и Сока. Лишенные святости своих одежд, оставшиеся в одних коричневых набедренных повязках скромности ради, в воде Дара и Сок снова превратились в детей. Они помогли Старому Музыканту спуститься по змеиной, с кобрами-нагами, лестнице, чтобы и он мог постирать одежду в реке. Старик удобно устроился на второй ступеньке, откуда легко доставал до воды.
Юные послушники прыгнули обнаженными в Меконг, побросав повязки на берег, и побежали к буйволу, который плыл, выставив над водой только голову. На спине буйвола очень прямо стояла совсем юная девушка с длинными черными волосами, падавшими из-под конической шляпы. Издали казалось, что она скользит по воде. Девочка чуть заметно повернула голову – ее отражение напоминало тень гномона на солнечных часах – и осталась невозмутимой, даже когда мальчишки, брызгаясь и визжа, подплыли к ней.
– А ты куда? А ты вьетнамка? Буйвол-то ваш? Ра’т де’п! – добавил Сок по-вьетнамски, на котором вполне сносно изъяснялся, как почти все в его приграничной деревне. Старый Музыкант и сам помнил несколько фраз еще с дней, проведенных в лесном лагере с вьетнамскими товарищами. Интересно, что имел в виду Сок, говоря «очень красиво», – девушку или буйвола?
Заплыв вперед, они подносили ко рту буйвола купы водяного гиацинта.
– А ему сколько лет?
Девочка не отвечала. Безграничная невозмутимость, сродни божественному внутреннему спокойствию, окружала ее непроницаемым коконом. Старый Музыкант очень хотел, чтобы она обернулась. Сердце заныло от знакомой боли – девочка была не старше Ситы, когда он оставил ее и пошел воевать за идеалы, которые теперь перестал понимать.
Он не отрывал взгляда от девочки, пока она на своем буйволе не скрылась из виду.