Тунь кивнул и после короткого молчания сказал:
– Я понимаю.
Настала ночь, легкая и трепещущая, как мотылек. Старый Музыкант с трудом поднялся на ноги, едва различая силуэты вокруг. Он искал мотодап, чтобы доехать до Ват Нагары и укрыться в темноте своей хижины. Воспоминания волочились за ним, как цепи.
Подтянувшись на руках, Нарунн забрался на челн, выдолбленный из ствола железного дерева. Вокруг бедер была обернута синяя клетчатая крома, и обнаженное тело, медно-коричневое, блестело в первом утреннем свете. Тира перестала писать, засмотревшись с веранды деревянного дома, где они остановились: сваи и лестница почти полностью скрыты разлившейся рекой. Девушка закрыла дневник. Ей не нужны были ручка и бумага – она могла нарисовать его одним своим дыханием.
В стекающих по телу струйках Нарунн казался сотканным из четырех стихий – воды, ветра, земли и солнца. Длинный узкий челн раскачивался от его движений, заставляя Ла хвататься за скамейку обеими ручонками. Нарунн шире расставил ноги, сдерживая лодку, как древний воин, усмиряющий мифического нага хваткой ступней. Когда челн успокоился, Нарунн опустился на колени перед Ла и подал ей на раскрытой ладони маленькую черепашку:
– Кто-то хочет с тобой познакомиться.
Ла скептически посмотрела на неподвижный коричневый панцирь не больше своей ладошки.
– Он там, в домике, – прошептал Нарунн. – Просто стесняется.
Ла нерешительно провела указательным пальчиком по панцирю, поглаживая едва заметные выступы узора из маленьких квадратиков, напоминавшего лоскутное одеяло.
– А где его мама? – спросила она через минуту. Нарунн кивнул на купу ярко-зеленого водяного гиацинта, качавшуюся поодаль:
– Вон там. Ждет его вместе с братьями и сестрами.
У Тиры заныло сердце: за вопросом ребенка угадывалось горе, недоступная пониманию малютки утрата. «Ты познакомилась с моей мамой, со всей моей семьей. Они нас ждали, живые, счастливые… Все было так реально…» – сказал тогда в отеле Нарунн. Этот сон привел их в его родную деревню недалеко от озера Тонлесап. Глядя вокруг – небо отражалось в воде, а деревья и дома плавали среди облаков, – Тира думала – может, это и впрямь прекрасный сон.
Берег Слоновьего Бивня. Деревня получила свое название от легенды об эпической войне между двумя могущественными слоновьими царствами. Когда армии этих гигантов шли на битву, за ними тянулась тропа, ставшая потом рекой, а рядом приподнялась полоска берега в форме слоновьего бивня – знак, что глубоко под землей лежат окаменелые останки короля слонов, павшего в битве. Его войско, растоптав врага, прошло мимо парадом победителей… Подростком Нарунн раздевался донага и нырял на дно реки и озера вместе со стайкой таких же нескладных долговязых приятелей. Они разоряли муравьиные кучи и опрокидывали термитники в надежде отыскать легендарную реликвию, обладание которой – даже крошечным осколком – принесло бы сказочную удачу не только нашедшему, но и всей деревне. Тогда Нарунн и подумать не мог, что, став взрослым, обшарит каждую пядь здешней земли и речного дна в поисках останков своих близких. Не считая матери, испустившей дух у него на руках, остальные родственники погибли без него, и Нарунн мог только предполагать, где они были схвачены и убиты. После ухода красных кхмеров каждый найденный череп или кость Нарунн относил в деревенский храм, чтобы монахи совершили над ними обряд. Что до его любимых, Нарунн утешал себя мыслью, что они теперь неотделимы от этой земли. Они стали частью истории его малой родины.