– Сее рею мин сее? Это же простой вопрос, на него есть только один ответ. Произнеси его, и все закончится.
Конец дубинки, точно стальной шар, размозжил его левый глаз.
– Сее! – закричал Тунь от страшной боли, падая на пол и ударившись лицом о твердый кафель. Скуловая кость раздробилась, словно мел. – Сее!
Да, он будет жрать собственные экскременты, как последний ублюдок, которым и является! Да, он съест все! Свою собственную гниющую плоть, если придется! Что они прикажут, он сделает все!
Он всхлипывал, с отвращением слыша собственную слабость, но не мог подняться с пола, из праха. Ему хотелось только прижать разбитый глаз к босой ступне охранника и умалить боль теплом чужой плоти. Он не сомневался, что глазное яблоко оторвалось и вбито глубоко в череп. Новизна боли, ее сила и интенсивность шокировали не меньше самой муки: Тунь думал, что уже привык к боли, что нервные импульсы притупились от постоянных побоев и серьезности травм. Он надеялся, что в какой-то момент боль достигнет такой силы, что тело уже не сможет транслировать ее в слова или ощущения. Тогда он не будет ее ощущать и потеряется в пароксизме муки, как щепка в мощном взрыве. Охранник пнул его, освободив ногу от омерзительной груды костей и мяса, в которую превратился Тунь.
– Вот теперь ты признал правду, – сказал ему главный следователь, сидя сбоку от стола и небрежно покачивая ногой. – Что конкретно ты делал для ЦРУ?
Тунь покачнулся. Видимо, он ослышался. Языковая каверза. Иностранное вторжение в родной кхмерский. Язык, которому он научился немногим позже, чем задышал, стал для него чужим. «Цэ-эр-у», а не «сее рею». Даже звук может оказаться ловушкой, вынудив жертву возвести на себя ложное обвинение.
– Все, – солгал Тунь через раздробленные кости лица и разбитый глаз, уже заплывший и закрывшийся. – Все, что ЦРУ мне приказывало. Я был их лакеем, их ищейкой…
Удовлетворенный, следователь встал и вышел из комнаты. Охранники остались. Тот, что у двери, спросил того, что избивал Туня:
– Товарищ, он что, сдох?
– Ну, тогда ему здорово повезло, – с отвращением бросил тот, все еще не выпуская дубинку из рук. – Мы не можем пока вести его в камеру, иначе тащить придется…
Тот, что помоложе, подошел от двери, встал над Тунем и прикладом карабина пихнул его в плечо, так что Тунь перевалился на спину.
– Я подожду, пока очухается, – предложил подросток. Старший товарищ поколебался, но нехотя кивнул:
– Не забудь меня позвать.
Когда они остались вдвоем, мальчик присел на корточки, положив АК-47 в ложбинку между животом и коленями. Это был тот самый мальчишка, который пил из ручья в лесном лагере в первый день, когда Тунь туда попал. Помнится, мальчик не выпускал винтовки из рук, словно баюкая ее.