На этих словах Старый Музыкант заметил рядом с Тирой призрака – одного из многих, близких им. Он часто гадал, когда умерла Чаннара – в начале режима красных кхмеров или ближе к концу – и как. В каком умонастроении она поддалась смерти? Что наполняло ее сердце – любовь, ярость, горечь или сожаление, самый убийственный яд?
Он поколебался, не спросить ли, но почти сразу передумал. Зачем теперь это знать? Такое знание не уймет кровь, которой исходит его душа, не исцелит его телесные увечья.
Тира пересказала путешествие к озеру Тонлесап, чьи приливы и отливы задают темп жизни окрестных деревень, и чертила пальцами в воздухе, прибегнув к сравнению с анатомией сердца с его венами и клапанами, камерами, резервуарами и предсердиями, которые Нарунн набросал на странице ее дневника.
– Наша родина, в его понимании, похожа на человеческое сердце…
Тира вдруг поняла, что это сердце, видевшее, как жизнь повсюду упорно пробивается и утверждает себя, будет биться и дальше.
Глядя на нее, Старый Музыкант думал, что она уже старше своей матери, и был благодарен небу за возможность увидеть любимую женщину в расцвете зрелой красоты. Сутира… Сита… Если бы его дочь осталась жива, она, наверное, выглядела и говорила бы так же. Сохон говорил, день рожденья Сутиры в марте. Скоро ей будет тридцать восемь – уже не юность, однако ее жизнь, чувствовал старик, только начинается, ибо любовь – единственное возрождение.
Тира замолчала и не глядя отпила воды, прежде чем продолжить. Она описала односельчанина Нарунна и его жену, их прекрасный дом на воде, плавучий мир Берега Слоновьего Бивня – деревни, пропитанной легендами, воспоминаниями и любовью. Она уже охрипла от рассказов и договорила немного севшим голосом:
– Жаль, что вас с нами не было.
У старика заныло в груди – Тира не обязана была это говорить. Ему захотелось ответить ей на нежность: «Ты никогда не уходила далеко из моих мыслей». Но сейчас ему потребуется все самообладание, на какое он способен. Настала его очередь.
– Я хотел с тобой поговорить, – сказал он, не давая себе передумать.
Тира подняла голову и встретилась с ним взглядом – с одним глазом, смотревшим печально, и с другим, скрытым под черной повязкой.
– Я слушаю.
– Но перед тем, как я начну, ты должна пообещать мне, что останешься, как бы тяжело ни было, и выслушаешь до конца.
Она кивнула.
– Суди меня, как знаешь. В ответ я только прошу быть свидетелем моего преступления от начала до конца.
Время пришло.
– Выбор… – выговорил твой отец, с трудом дыша в углу общей камеры, переполненной новыми… животными. – Помнишь наш разговор?