Не могу сказать, что мне все в его книге интересно. Там, где он углубляется в экономику, – не очень. Но я представляю, как он ее писал, морщил свой прекрасный высокий лоб, клал руку на лоб, как он всегда делает, когда думает, что ответить, потом быстро-быстро набирал текст на клавиатуре… он улыбался собственным мыслям или хмурился… а руки, его красивые руки, которые всё умеют (он ставит фотографии своей бытовой жизни) легко летали по клавиатуре… Я уверена, что он все делает быстро – быстро ходит, быстро пишет. У него веселый быстрый взгляд, мгновенный смех, белые-белые зубы, небольшой рот, нос… Вообще весь он не очень крупный, но такой ладный, так правильно скроенный. И говорит – не важно о чем – именно так, как я бы сказала, только я так не умею. Я всегда слушаю его с огромным удовольствием. Бесконечно могу слушать, даже если тема мне не слишком интересна. На самом деле я до встречи с ним была почти нейтральна в политике, в отличие от моей мамы и бабушки, а может быть, в противоречие им. Они всегда так буйно спорят, что я привыкла отходить в сторонку, не принимая ничью сторону.
– А я ему вопрос вчера задала, – весело сказала Ульяна. – Правда, подписалась «Ульбрихт». И он мой вопрос прочитал. И ответил на него.
Я посмотрела на Ульяну. Да, я помню этот длинный и очень странный, на мой взгляд, вопрос. Я еще подумала – чего этот человек хочет? Свой ум показать или вопрос задать? А Андреев почему-то долго читал вопрос и так подробно отвечал, что я даже решила – он сам его себе задал. А это, оказывается, была Ульяна… Действительно, Ульяна-Ульбрихт… Чуднáя она…
– Что ты так смотришь? – проницательная Ульяна заметила мое замешательство.
Я побыстрее отвела глаза.
– Думаешь, он мне нравится? Нет, просто мне нравятся его мысли. Он – умнейший человек.
Я кивнула. Я-то знаю, что он умнейший человек. Но еще знаю, что никто так хорошо не улыбается, как он. В тридцать семь лет иметь такую чистую, детскую улыбку. Никто так не смотрит – прямо тебе в глаза… Даже с экрана кажется, что он смотрит в мою душу. Я знаю, что это очень глупо – влюбиться в человека, который сидит в студии, смотрит в камеру, а потом словно приходит к тебе домой и разговаривает с тобой – с экрана телевизора, компьютера или телефона. Но… что же могу теперь поделать? Любовь это или лишь влюбленность, но именно из-за Андреева мне все мои сверстники кажутся такими ничтожными. Девятнадцать лет разница – это много или мало? Бывает же и тридцать лет разница. И ничего – живут, детей рожают.
Так я себя утешаю, зная, что это на самом деле огромная разница. И представляю, как бы побежала по квартире бабушка, хватаясь за голову и роняя пепел на пол, как бы выпрямилась на стуле мама и сказала: «Так. А теперь с самого начала. Где была твоя башка, когда ты позволила себе влюбиться?» Поэтому я им, моим самым любимым и дорогим, ничего не говорю. Приезжаю домой, сажусь поближе к маме, кладу ей голову на плечо и молчу. Мне кажется, мама догадывается, что у меня появилась какая-то тайна в Москве, но она ничего не спрашивает. А бабушка, наоборот, подступается с очень тонкими, как ей кажется, расспросами – издалека-издалека.