– Ну да. Таня все сигареты мои на помойку отнесла, вот я и бросила. А я выходить боюсь. Голова кружится. Соседку попросила купить, денег дала, а она мне на эти деньги принесла мути какой-то из аптеки. – Бабушка засмеялась.
А я порадовалась, услышав ее смех. Если человек смеется, наверное, ему не так уж и плохо.
– Бабуль… – я погладила ее по плечу и поцеловала в теплую щеку, – ты просто еще мало книжек в жизни прочитала. Не переживай, все очень разные. И… никаких «все» вообще нет. Иногда я тоже бываю, как все.
– Когда? – прищурилась бабушка и чуть отстранила меня.
– Ну, например, когда мальчик с третьего курса пришел в чалме экзамен сдавать, я тоже была, как все, которые считали, что он это нарочно делает, чтобы обратить на себя внимание и позлить педагога. Отвлечь, потому что он к экзамену был не готов. Ему нужен был скандал на весь факультет. И он его устроил. А две девочки тогда были не «как все». Они считали, что он может сдавать экзамен и в чалме, или в тюбетейке, или в полосатом халате, в чем хочет.
– А чем закончилось?
– Скандалом, который попытались побыстрее замять, вызвали другого педагога с той же кафедры, он поставил ему «хорошо», и парень пошел домой.
– В мое время узбеки приезжали в халатах, ходили по Москве. И никто им ничего не говорил!
– Я же тебе говорю, что в твое время было лучше жить, а ты не веришь! – засмеялась я. – Тем более что это были селекционеры, они на выставку сельского хозяйства приезжали, я видела документальные кадры, а наш – студент очень богатый и самый отстающий. И не узбек, а москвич. Просто хотел выпендриться. Видит, что вокруг люди ходят в своих национальных одеждах, тоже что-то придумал.
– А что же он тогда не в ушанке явился? – засмеялась бабушка. – Понятно, клоун… Как фамилия этого человека?
– В чалме?
– Того, кто вам с Ульяной вдвоем нравится.
– Андреев.
– Хорошая фамилия, – прищурилась бабушка и больше ничего не спрашивала.
Вскоре пришла мама, уставшая донельзя, операция у нее прошла нормально, но мама, простояв семь-восемь часов у стола, потом с трудом вступает в наши обычные разговоры. Она вроде и хочет поговорить, переключиться, а выпадает, слушает невнимательно. Мама приняла душ, поела то, что я успела приготовить, отругала бабушку, что та не выпила половину таблеток, и быстро легла спать, утром ей опять было вставать в половине седьмого и в девять уже начинать операцию.
А мы с бабушкой сидели на кухне: я – с ногами на угловом диванчике, бабушка – на своем большом стуле с высокой спинкой, которому раз в десять лет меняют обивку и берегут как память о «другой жизни». Стул этот пережил все режимы, он пережил даже блокаду, валялся где-то в углу, его чудом не сожгли на дрова. Стулу этому больше ста лет.