– Подай знак, – выдавила наконец Катя. – Как будешь там, подай знак.
Ромочка не совсем понял, о чем она говорит, но закивал так яростно, что даже голова закружилась.
И Катя его отпустила.
Ромочка, блаженно улыбаясь, пошлепал по мелководью. Когда вода дошла до колен, идти стало труднее, он пыхтел и размахивал руками. А Катя, стоя у самой кромки, молча смотрела на него. Серьезно-серьезно, как на взрослого. Наконец он почувствовал, как ласковые холодные руки смыкаются вокруг его тела, мягко увлекая не то на дно, не то в какой-то свой обещанный мир.
И после того, как остались от Ромочки только круги на воде, Катя долго еще стояла на берегу и все ждала знака. Трещали стрекозы, рыбья чешуя серебрилась под темной гладью, вспучилась над водой лягушачья голова и, поразмыслив о чем-то своем, квакнула.
А знака никакого не было.
Ленка Степанова, ошпаренная до багрового отека крапивой в дачной душевой кабинке, стала одной из первых жертв чуть не погубившего Вьюрки загадочного растительного буйства потому, что участок Степановых граничил с участком Зинаиды Ивановны. Хотя, конечно, никто и не догадывался, что причина именно в этом. А Зинаида Ивановна полагала, что с соседями ей очень все-таки повезло: с одной стороны Тамара Яковлевна, многолетняя приятельница, с другой – приличные, непьющие Степановы. Ну, возникали иногда споры соседские, даже ссорились изредка – так с кем не бывает.
Впечатление семья Степановых производила именно что приличное, и все они были очень какие-то правильные. Рослые, крепкие, светловолосые, как будто сошедшие с одной из многочисленных картин о безмятежной жизни советских колхозников или, что примерно одно и то же, древних мудрых славян. Разве что характерной для этих картин слащавой красотой их лица отмечены не были – обычные лица, открытые, крупные, может, слегка грубовато исполненные. Отец семейства по молодости даже угодил в какую-то неоязыческую секту, которая, вполне возможно, взяла его в оборот именно из-за неоспоримо славянской внешности. Из секты он быстро и успешно сбежал, но сохранил с тех времен широкую, пшеничную, с проседью уже бороду, которую жаль было сбривать. Пышная, миловидная жена его Ирина походила на благодушную купчиху. А белобрысая Ленка не обещала, конечно, вырасти русской красавицей, но никто от нее этого и не требовал.
Дача у Степановых тоже была крупная, светлая, правильная. Два этажа, окна с мелкими переплетами, бросавшими в солнечные дни ажурные тени на некрашеный пол. Ирина сама мастерила из тряпочек пестрые лохматые коврики, похожие на ценимые ею цветы бархатцы, и раскладывала их по дому. Она вообще любила все уютное, мягонькое, чтобы посидеть, подремать после обеда. Поэтому повсюду у нее были диванчики, креслица, а на них – россыпи подушек, тоже лично вышитых: сирень, ангелочки, котятки. А половину дачной мебели и удобные лавочки во дворе сделал сам Степанов: руки у него были не только золотые, но и жадные до работы.