— Бедненький несчастный кукловод, — фыркаю я. — Что, у тебя было тяжёлое детство? Деревянные игрушки? Родители не любили, друзья обижали?
— Что ты знаешь о тяжёлом детстве? — шипит вдруг Туан, разом теряя всю свою задумчивость и вкрадчивость. — Ты, принцесса, фея…
— Для справки, господин злодей, я была жабой до шестнадцати лет. Совсем не фигурально, а очень даже фактически. Я в курсе, каково это, когда все вокруг смотрят на тебя, как на урода. А вот тебя, милый друг, внешностью боги не обделили. Так что ты знаешь о тяжёлом детстве? Поговорим об этом?
— Красота! — смеётся Туан. — Виола, у тебя был отец, у тебя была сестра, у тебя даже крёстная была и мать, и все они тебя любили. Ты даже не представляешь, что такое валяться в грязи в своём истинном облике, беспомощной, на лесной тропе и ждать, когда тебя найдут и снова побьют до полусмерти, потому что ты… Потому что ты родился тем, кем родился, — неуклюже заканчивает он. — Тебя хоть раз били, а? Просто потому что ты — это ты. Просто так! Ты можешь себе представить: единственного человека, который мне помог, убили за одно лишь это! Ты можешь себе это представить?! Я сидел на цепи, видел, как его тащат за лошадью и не мог даже… Вообще ничего не мог сделать! Потому что единственная магия, с которой я родился — это демоны её забери, никому не нужное целительство и магия жизни! Сдалась она мне?! — он замолкает, хватая ртом воздух и бешено смотрит на меня.
Мда. Тяжело быть психотерапевтом. Того и гляди какой-нибудь псих в буйного переквалифицируется.
— Тих-тих-тихо! Я ничего не поняла. Кто кого убил, за что и почему? И кто ты такой? Что за истинный облик?
Туан минуту молча смотрит на меня, потом отворачивается.
— Неважно. Просто не думай, что ты хоть что-то знаешь… — Он бросает взгляд на забившегося под прикроватный столик кролика. — И это я-то чудовище!.. Да если бы я мог поступать со всеми вами так, как вы поступали со мной… Мне бы и Тёмный Властелин был не нужен… Это он бессердечен… А ведь это даже было бы справедливо… А у меня руки не поднимаются…
— Бедняжечка, — перебиваю я этот поток сознания. — Слушай, гуманист, напомнить тебе, что ты с Дамианом делаешь? И, кстати, почему ты называешь его бессердечным?
— Это ты делаешь, — усмехается Туан. — Я только говорю ему, что ты его не любишь. И это правда, не так ли?
Я молча смотрю на него.
— А насчёт бессердечия… Как думаешь, зачем мне нужна Изабелла? Намекнуть твоему другу, когда и как тебя украсть, я мог бы и сам, — он снова улыбается, и у меня опять чешутся кулаки — а ведь я никогда не любила насилие!