Вот так мечты и рушатся.
— Садись, Виола, — маме словно нет дела до моего недовольства. — Давно пора начинать.
Мы начинаем, и если первые десять минут я ещё пытаюсь внимательно слушать, то уже через двадцать просто слежу, как по ближайшему ко мне виноградному листу ползёт улитка.
Мама читает по бумажке. Листов у неё много, читает мама невыразительно, скучно, с ошибками в интонации. Слова сливаются в сплошной поток — и не прекращаются, не прекращаются, не прекращаются, как улитка, которая ползёт, ползёт, ползёт…
— Виола!
— Да, мам? — зевая, я перевожу взгляд на неё. — А может, хватит на сегодня? Я уже и так сильно поумнела…
Мама с сожалением смотрит на меня — как на закоренелого двоечника, которому в будущем кроме метлы ничего не светит.
— И зачем же нужны дарители?
— Эм-м-м… Чтобы дарить?
— Что?
— Э-э-э… Мам, ну это скучно, эта твоя лекция. Ты сама её сочинила?
Мама бросает взгляд на записи у неё в руках. Поджимает губы.
— Их писала ещё моя мать. Твоя бабушка, Виола. Гортензия Ослепительная, от упоминания которой вздрагивают все короли этого мира.
— Она их тоже чем-то одаривала? — невпопад интересуюсь я, и мама со вздохом бросает листки на стол.
— Безнадёжно. Мне всё больше кажется, что отец тебя испортил.
— Не надо говорить плохо про папу, — огрызаюсь я. — Это ты нас бросила, а он меня вырастил. Он, а не ты, а теперь тебе не нравится результат? Сама виновата!
Мама отводит взгляд и с минуту тоже смотрит на вечно-ползущую улитку — достаточно долго, чтобы я пожалела, что сорвалась.
— Виола, давай я расскажу тебе всё ещё раз — но своими словами?
Я выдыхаю — кажется, ссора пока откладывается.
— Да, мам.
Мама садится в кресло напротив, зачем-то берёт мои руки в свои, ловит взгляд и начинает рассказывать. Наверное, это какая-то магия, но теперь я запоминаю чуть ли не каждое слово. Они врезаются в память, как бесконечные золотые волны маминых волос, и в этих волнах запутываются мои мысли: как она справляется с такими длинными волосами — ещё длиннее моих? Как у неё получаются так легко держаться? Почему она не тащит с собой толпы мужчин, каждый раз, когда где-нибудь появляется? Я вот без этого теперь не обхожусь.
Напоследок — после проверочных вопросов — мама учит меня, как держать под контролем «флер». Это то, отчего сходят с ума мужчины, это естественно для феи, как золотая пыльца… «А такая тоже бывает?» — удивляюсь я. Мама смеётся, проводит себя по волосам и показывает мне руку — золотую.
Присмотревшись, я понимаю, что и ткань её платья, которую я раньше принимала за золотую, тоже покрыта этой пыльцой.