Больше меня Бескоровайный не бил, но что касается оскорблений, тут он не стеснялся. Проспишь лишние полчаса — поднимает с руганью. Вообще поднять батрака он считал себя вправе в любое время, хоть среди ночи. «Ты себе не хозяин, я твой хозяин» — было у него любимое присловье.
Из года в год копилась в моей душе ненависть к этому человеку. Нет, пожалуй, даже не к нему, а ко всем людям такого типа, к хозяевам. Бескоровайный был лишь их воплощением.
Десять лет уже существовала Советская власть, газеты призывали к борьбе с эксплуататорами, а тут получалось, что им живется вольготнее некуда. Во мне начинало просыпаться классовое самосознание.
Мою ненависть к эксплуататорам усилило и свалившееся на нашу семью горе — умерла мать. «Мы бедные, — думал я тогда, — потому мать и умерла. Небось Бескоровайный не подохнет, он богатый».
Сумбурные, наивные мои понятия о классах и классовой борьбе вскоре сменились точными и ясными представлениями. Случилось это так.
До меня дошел слух, что в селе образовалась комсомольская ячейка. Что такое Коммунистический Союз Молодежи, я знал и раньше — в школе объясняли. Но мне казалось, что ячейки комсомола могут существовать только в больших городах. Кому придет в голову создавать ячейку в пашем глухом степном селе? Да и зачем? Комсомольцы — это молодые борцы с эксплуататорами. Комсомол нацелен на мировую революцию. А с кем бороться у нас в Родине? С Бескоровайным? Так такие, как он, пока разрешены Советской властью. Они выращивают хлеб и продают его государству. Это у меня руки на Бескоровайного чешутся, потому что он эксплуатирует меня. Но какое до того дело комсомолу? Комсомол ведет борьбу в мировом масштабе.
И вдруг новость — создана ячейка. Я узнал, что находится она в двухэтажном кирпичном здании сельсовета, принадлежавшем до революции купцу. Как-то вечером, отпросившись у хозяина якобы навестить отца, отправился в ячейку. Подошел к зданию, постоял и не посмел войти. Дело происходило ранней весной, одет я был в дырявый кожух, в латаные-перелатаные катанки, на голове — вытертый треух. Куда же в таком виде в ячейку?
Через несколько дней — дело было утром, выгребал я навоз из конюшни — подходит ко мне хозяин, хмуро так говорит:
— Оставь пока, выдь за ворота, там тебя какая-то власть требует.
Бросил я вилы, вышел. Мне навстречу шагнул парень в кожаной тужурке, когда-то черной, а теперь вытертой до белесого цвета. На ногах опорки, брюки дудочкой, пузырятся на коленках. Протягивает руку:
— Здорово, Ваня. Не узнаешь?
Присмотрелся: Петро Фоменко, мой одноклассник. Смешно мне стало: вот так власть! Всю жизнь Фоменки, как и мы, Мошляки, с хлеба на квас перебивались.