— Орлик… Милый… Ведь и у меня беда: я в техникум не попал.
Леха знал эту лошадь с самого раннего детства. Когда он родился, Орлик был еще совсем молодой. Из того далекого лучезарного времени, в котором только-только пробуждалось сознание и ощущение себя, запомнился ему один яркий, солнечный день, когда он очутился на теплой спине Орлика, а чьи-то огромные руки, поднявшие Леху, придерживали сразу со всех сторон, чутко и надежно… С тех пор пролетело много лет, а Леха, как увидит Орлика, — все вспоминает те руки, и кажется ему, что это были руки отца. Где он сейчас? По корешкам от переводов ясно, что где-то на Урале. Мать молчит…
Почему-то сейчас, в эти дни неудач, острой тоской, сосущей нехваткой чего-то очень нужного нахлынула память об отце. Ни хорошим и ни плохим не знал его Леха, но верил почему-то, что мог бы поведать ему о своих неудачах, хоть и не видел его столько лет.
«Вот уж и Орлик седеет, — грустно подумал Леха, заметив проседь в черной гриве. — Седеет… Уже на третий десяток — лошадиная старость…»
— Ты! Конюх! Принимай лошадь! Давай шевелись!
Сергей Завалов в красной рубахе, выбившейся на синие расписные штаны-техасы, стоял в телеге и не думал распрягать. Леха не услышал, как он подъехал.
— Чего стоишь? Торопиться надо!
— Не твое дело! — боднул Леха в его сторону.
Сергей Завалов не плохой, вроде, парень. Они вместе учились, вместе кончили по восемь классов и вместе провалились на экзаменах в техникум, а теперь прирабатывали понемногу в совхозе. Сергей помимо этого еще подучивался у своего батьки на тракторе. Вот и сейчас он торопился бросить лошадь Лехе, а сам метил на трактор, что тарахтел под разгрузкой зеленой массы у телятника. Любит Сергей пофорсить перед девчонками и ребятами то на тракторе, то на своем мотопеде.
— Леха?
— Чего?
— Распряжешь? Я тороплюсь…
— Да распрягу!
— Леха!
— Ну, чего еще?
— Дело есть…
— Ну?
— Вечером приходи в клуб — потолкуем. Сегодня концерт — солдаты опять приедут. Не забыл?
— Не забыл.
Сергей кинулся к трактору, а Леха с болью подумал: «Сейчас затарахтит мимо Надькиного дома, а она глаза будет пялить, как на его мотопед…»
* * *
Верхом было удобнее всего, и Леха, когда пригнали всех лошадей, подобрал упряжь, снес ее в конюшню, запер дверь на замок и вспрыгнул на спину Орлика. Лошади, разбревшиеся около, почуяли, что пора на пастбище, и все кинулись к дороге, даже ленивая рыжая кобыла Зорька и та перестала валяться и трясти мохнатыми копытами, а вскочила и рысцой побежала впереди.
Вечер выдался солнечный, теплый, и хотя был уже конец августа, мошка толклась в притихшем воздухе и отсвечивала на закатном солнышке, как лен. На дорогах подсыхала грязь, пахло еще травой, как в самую летнюю пору, но птицы уже сколачивались в стаи, примерялись к полям и допоздна кричали над ними — лето и осень потянулись навстречу друг другу. Клены уже вызолотили свои распялые листья, наковрили ими вокруг стволов, не наступи — зашуршат… Однако Леха знал, что лето еще не ушло, что еще собираются в деревне докосить дальние луга.