— Слышь, охрана, а как же нам быть? Подскажи.
— Мне по артиклу ни с кем не велено разговаривать. На часах я.
— Да ты хоть растолмачь, где квартирует ваш хорунжий?
— Их благородие квартируют в избе с двумя петухами на коньке крыши.
— А изба далеко-то?
Но часовой уже спрятался за угол сарая.
— Дубина осиновая! — выругался старший конвоя. — Поди узрей по такому сеногною, где она та крыша да конек с петухами.
Но искать избу с двумя петухами ему не пришлось. Из поселковой улицы вывернулся длинноногий хорунжий в расстегнутом мундире, в лихо сбитой на затылок высокой фуражке с желтым околышем. Он размашисто шел по лужам, изредка шибаясь из стороны в сторону: не иначе, изрядно подвыпивший. За ним еле поспевали кряжистый казак с нашивками старшего урядника на трафаретах и два рядовых белогвардейца.
— Доклад! Доклад по всей форме! Что за народ?! — еще издали гортанно потребовал хорунжий.
Старший конвоя соскочил с коня, подтянулся, приложил руку к голове в мешке, громко прокричал:
— Так что докладываю, господин хорунжий, о пригнании девятнадцати арестованных из станицы Таежной.
Хорунжий остановился в шагах трех от конвоя, застегнул мундир на все пуговицы, принял грозный вид.
— Чин? — спросил резко.
— Приказный, — испуганно выпалил старший конвоя. — Казак Таежной станицы поселка Голубицы Савелий Булыгин!
— Как стоишь, приказный, перед начальником гарнизона?! Что на башку натянул?
— Виноват, ваше благородие, — поспешно сдернул приказный с головы мешок.
— От службы отвыкли. Рассупонились!
— Так точно, ваше благородие, господин хорунжий!
— Смотри мне! Я быстро приведу в норму.
Довольный тем, что нагнал страху на старшего конвоя, Филигонов приблизился к приказному, обдавая его крепким хмельным духом, смягчился:
— Ладно, по первому случаю прощаю твою неотесанность. — Он развернулся к сгрудившимся в кучу, дрожащим от холода людям: — Из Таежной? Это сколько ж топали? День, два?
— Двое суток гнали, ваше благородие, — оживился приказный. — С передыхом, стало быть, с ночевкой.
— Та-а-ак, — сощурился хорунжий, оглядывая пригнанных. И снова, повысив тон, проговорил: — Та-ак, докладывай, кого вы тут понаарестовывали.
Старший конвоя опять вытянулся:
— Докладываю, ваше благородие, арестанты — одни краснюки и большевицкие агитаторы. До этапа на месте мы всех пересортировали: отъявленных — в расход пустили, а этих, стало быть, в ваше распоряжение доставили.
— А бабы, что за птицы? — заинтересовался Филигонов стоявшими чуть в стороне от остальных двумя молодыми женщинами.
— Докладываю про баб, ваше благородие, господин хорунжий. Одна, што на вас зенки вострит, нашенская, из Голубиц — Настасья Церенова — натуральная красная. Полгода состояла шлюхой при войске Лазо…