— Узкоглазая? Из бурят? — переспросил Филигонов.
— Наполовину из бурят, наполовину из русских. Отца ее угораздило быть узкоглазым. Я как облупленного его знал, помер он года два назад. А мать нашенская, натуральная русская.
— У-ум-да, — неясно с каким смыслом промычал хорунжий.
— Другая, брюхастая, не из тутошних. Как бы сказать, городская, — продолжал старший конвоя. — Говорят, из-под Читы. Видать, такая же красная потаскуха, как и Настасья. Вона какую пузень нажила от большевиков. Она по фамилии… — Приказный вытащил из-за пазухи бумажку, прикрыл рукой от дождя, прочитал: — Шукшеева Любовь Матвеевна.
— Как-как? Шукшеева? — Филигонов шагнул к женщинам.
Любушка еле стояла на ногах. Не придерживай ее Настя-сестрица, она давно свалилась бы на мокрый песок.
— Шукшеева… — повторил Филигонов, пристально всматриваясь в черты лица Любушки.
— Шукшеева она, господин хорунжий. Точно Шукшеева, — ответила за Любушку Анастасия. — И не красная, а купеческая. Насчет того бумага у нее была, да забрали ее при аресте. Это Булыгин подтвердить может.
— Была-а… — растерянно проронил приказный.
— Бог ты мой! Уж не Елизара Лукьяныча родственница?! Что-то знакомо мне в ее обличье.
— Родственница, верно родственница, — ухватилась за слова хорунжего Настя-сестрица.
— Так она должна знать меня, — подозрительно смотрел Филигонов на Любушку. — Я когда-то часто бывал в доме Шукшеевых. Не припоминаете?
Любушка с трудом подняла глаза на хорунжего и, почти не останавливая их на нем, опустила. Филигонов расценил ее молчаливый взгляд как ответ: «Не припоминаю».
Но Любушка вспомнила его.
* * *
В шукшеевском доме гости были не редкость. Чаще их привозил или приводил в субботу, воскресенье сам Елизар Лукьянович. Но случались и нежданные. Так было и в тот раз.
Под вечер, в будний день, к Шукшеевым подкатили дроги. С них слезли офицер с золотыми погонами и несуразный, длинный парень, одетый в форменные казачьи штаны с лампасами и защитную рубаху под ремень.
Всякие люди перебывали у Шукшеевых, но военных Любушка видела впервые.
Елизар Лукьянович как был по-домашнему — в цветной сарпинковой рубахе, широких шароварах, без сапог, так и выскочил встречать приехавших.
— Роман Игнатьевич, какими ветрами? Заходите! Просим! Дорогим гостем будете, — рассыпался Шукшеев. — Я тут случаем взглянул в окно — вижу дрожки и не пойму, кто бы это? Потом признал вас и, не переодеваясь, уж простите за наряд, встретить выбежал… А молодец-то чей? Вам, пожалуй, своих рано еще таких.
Офицер Роман Игнатьевич заговорил негромко, слегка гнусавя: