Анастасия успокоила старуху:
— Я помогу вам. Я ведь сестра милосердия.
Наскоро подготовили постель для Любушки. Церенова и хозяйка осторожно перевели ее за занавеску. Когда старик разжег печь и поставил на нее чугуны с водой, жена сказала ему:
— Иди на улицу, Анисим. Понадобишься — покликаем.
* * *
Филигонов с вестовым казаком Путиным вернулись в избу с восходом солнца. Лицо хорунжего было раскрасневшимся, глаза, обычно бесцветные, блестели, словно новенькие гривенники.
— Крепко угостили большевичков! — ни к кому не обращаясь, победно прогортанил он на всю избу. — Вон сколько укокошили их у ручья! Одного, правда, в живых оставили. Ха-ха!.. После завтрака допросим. — И, предвкушая удовольствие, потер руки. — Ниче-ниче, то ли еще будет краснюкам. Горит под ними земля. Не знают, куда деваться. Мечутся, как затравленные волки, от станиц к поселкам, от поселков к станицам. Везде их пули подкарауливают, — Он кинул весело хозяйке: — А ну, бабка, что ты там настряпала, угощай! И пленниц наших сажай к столу.
Старуха, виновато скрестив на впалой груди сухие руки, попятилась к занавеске:
— Не успела я с завтраком. Дамочка не ко времени разрешилась.
— Как разрешилась? — резко повернулся Филигонов.
На какой-то момент хорунжий застыл, глаза его остекленели. Неподвижным вопросительно-недоумевающим взглядом он будто ледяным клинком пронизал, заморозил хозяйку. Но в следующее мгновение столбняк его пропал, он широко шагнул в ее сторону, каким-то странным движением сорвал с головы фуражку, угрожающе замахнулся на старуху, точно хотел сгрести ее со своего пути. Она в испуге отшатнулась от занавески. Филигоновская рука с фуражкой описала в воздухе полукруг и, наткнувшись на полотняную шторку, распахнула ее.
Лежавшую на постели Любушку Филигонов увидел не сразу: перед ним стояла Церенова. И снова замер в недоумении хорунжий, встретив тревожно-предупредительные глаза Анастасии.
— Что все это значит? — с неуверенной требовательностью спросил он.
Настя-сестрица выстрадала улыбку:
— У нас казак на свет явился, ваше благородие. Крестным не желаете быть?
— Крестным?
Теперь Филигонов, кажется, вспыхнул, как он всегда вспыхивал:
— А ну, прочь с дороги, узкоглазая!
Он уже хотел с присущей ему бесцеремонностью оттолкнуть Церенову, но она сама посторонилась, и Филигонов наконец увидел восковое лицо Любушки, а рядом на подушке — крохотный комочек спеленатого младенца.
— Бог ты мой! — вырвалось у него.
Хорунжего охватило умиление: остыл, растаял он при виде новорожденного. Комкая в руках фуражку и оглядываясь на вестового, Филигонов с непривычной мягкостью говорил: