Во вместительной кошеве было еще два пассажира. При опрокидывании саней один из них, неуклюжий толстяк в большом овчинном тулупе, тяжело бухнулся на твердую землю. Другой, молодой штабс-капитан в японской шинели, оказался удачливее. Он дважды кувыркнулся в снегу, однако тут же встал на ноги, выхватил из кобуры револьвер. Но с выстрелом замешкался: мужчина с шашкой вихрем налетел на него, со всего маху раскроил ему голову.
Все это произошло так скоротечно, что ни Тулагин, ни Ухватеев с Глиновым не только не успели вмешаться в происходящее, но даже узнать в троих смельчаках Артамона Зарубова и его артельщиков — Арсения и Кузьму. Лишь когда те успокоили разгоряченных лошадей и поставили на полозья сани, Глинов опомнился:
— Да то ж медная борода! Заводские!..
* * *
Артамон Зарубов выглядел пасмурным.
— Вот до нашей обители доедем, там, извиняюсь, и побеседовать можно, — говорил он Тулагину сухо. — Это рядом. Мы тут случаем сторожку нашли.
Заводские на захваченной тройке по еле заметной колее свернули с дороги в лес, за ними — вся тулагинская группа. Колея по распадку привела к невысокой сопке, у подошвы которой стоял бурый сруб с оползающей дранковой крышей. В сторожке ни одного окна, зато дверь сохранилась. И печь — самая что ни есть обычная, с трубой и даже с лежанкой.
— Вот это благодать! — обрадовался Пляскин. — Чай кипяти, бухулер вари… Даже баньку можно устроить.
Бойцы слезали с седел, разминали ноги. Тулагин велел Пьянникову выставить дозоры, а Пляскину с Козлитиным готовить завтрак.
— Ты, командир, нас понимай правильно, — продолжал в сторожке Зарубов. — То, што загубили мы, извиняемся, три души за один раз, не суди строго. Вчерась семеновцы наших двоих загубили. А за што и про што, спрашивается… Мы случаем на тракт наткнулись, ну япошки с белыми и угостили нас. Без разбора, как по зверям, пулями. Я и робя, Арсений, Кузьма да Семка, хочь пораненные, но ушли, а Ероха и молодой, Клавдий, и не крехнули… Мы от тракта до тутошной сторожки еле живыми доплутали. А седня по утрянке сговор меж собой поимели — напропалую пойти, извиняемся: хочь так погибель, хочь этак.
Подошел Ухватеев.
— Ну что там? — спросил его Тимофей. — Что за начальство?
— Не ахти какое. По военно-почтовой службе. Толстяк вообще гражданский. А штабс-капитан как бы надзорный был при нем. Почты секретной с ними нет. Я проверил. Но обнаружен специальный документ, утвержденный Семеновым, где предписывается, чтобы все оказывали содействие обладателю документа в налаживании почтового дела в селах и станицах.