Едва осознав это, он почувствовал, как его захлестнула мучительная от своей безудержной мощи волна облегчения, и он позволил себе безмятежно разметаться на смятых простынях.
— Это все вчерашняя проклятая жирная пища, — пробормотал он себе под нос. — Не надо было даже прикасаться к ней…
И тут же замер, отказываясь верить в чудовищный кошмар. Что это? Чьи тяжелые шаги ступают там, в холле?
Что-то шло по коридору, приближаясь к дверям спальни, и сердце его вдруг забилось в унисон звукам чуть поскрипывающих половиц.
В следующее мгновение раздался оглушительный треск, и массивная дверь разлетелась прямо по центру, словно была сделана не из дерева, а из мокрой картонки. Волосатая лапа, на которой отчетливо прорисовывались тугие мускулы, яростно протиснулась в проломанное отверстие и принялась ощупывать пространство перед собой.
Он закрыл глаза. Грохот сердцебиения нарастал в безумном крещендо. Забравшись под одеяла, съежившись подними и цепенея от страха, он почувствовал, хотя, разумеется, ничего не мог видеть, прыжок Барабанщика, опустившего свое грузное тело на его слабо вздымавшуюся грудь.
От этого внезапного соприкосновения с грубым и лохматым существом биение его сердца замерло, словно подчинившись повелительному взмаху руки невидимого регулировщика жизненного движения. Какое-то бесконечно долгое мгновение он чувствовал усевшееся у него на груди существо и ощущал теплое зловоние его дыхания, вырывавшегося из угрожающе подрагивающих ноздрей.
Из этого второго сна, который, казалось, обманным путем перенес чудовище в его реальный мир, спасения уже не было. Две пучины — одна черная и холодная, а другая пурпурная и теплая — внезапно нахлынули на него, словно вступив между собой в безмолвную и бесполезную тяжбу. Он осознал — правда, уже слишком поздно — что именно уселось ему на грудь, но знание это пришло вместе с окончательным воцарением торжества темноты, ввергнувшей его в ночь, конца которой не было и никогда не будет.
Обнаружили его в то же самое утро. На груди его, аккуратно вобрав когти и мягко урча, покоился большой персидский кот Белшазар, который мирно дремал в теплых лучах солнца, освещавшего перекосившееся от невыносимой боли лицо его хозяина.
Врач поставил диагноз — тромбоз сердечной мышцы. Это действительно означало смерть.