– Я заплачу больше.
– Посмотрим. И хогг заплатит. Это из-за его трепа началась драка! Это ведь он все учинил.
– Я изрекал правду!
– Нишкни! Ты начал, я узнавала. Ты задирал сторонников Растара.
– Я говорил правду, миледи.
– И чего ты добился? Тебе расколотили лютню, и теперь ты не сможешь исполнять свои песни, а значит, лишен заработка. Тебе хотели проломить череп. Если бы этот… – она мотнула на меня головой, пшеничные волосы красиво колыхнулись, – большой ребенок не спас тебя, остолопа!.. Цыть! Оба – мыться.
Хогг повозил ногой по полу.
– Я не люблю показывать публично то, за что меня любят женщины.
– Иди уже, там будете только вы вдвоем. Можете потереть друг другу спинку.
Я медленно выпрямился. Вздохнул. Головокружение по чуть-чуть проходило, а вот набат все еще шумел. На скуле, судя по прикосновениям, приличный синяк, и ребра болят, но просто болят, а не на вдохе: даже я, не медик, знаю: если болит на вдохе, значит, ребро сломано.
Купальня располагалась в отдельном срубе на задах трактира и была выложена старыми досками. Видимо, ее использовали без перерыва, круглосуточно – во всяком случае, пар в ней стоял стеной, а доски размокли. В одной бадье было полужидкое мыло серого цвета, которое пахло хуже, чем наше хозяйственное, во второй – ветошь. Это вместо мочалок. Банщик, брюхатый тип скверного вида, выдал мне бритву – полуметровую наваху, только что правленную им на кожаном ремне.
– Зеркало внутри, – буркнул. – Воду подношу. Спину тру за два гроша. Зад – за три.
К счастью, у меня не было денег.
Хогг оказался словоохотлив и волосат: то и другое – чрезмерно. Пока мы мылись, он почем зря трындел в своем углу, пересказывая драку и этапы своего большого пути от Норатора до Прядки. Хотел увидеть мир и показать миру себя, а еще – донести до мира правду, за что имел уже неприятности в Нораторе. Вот же… правдоискатель. Я тер побитое тело Торнхелла и мрачно молчал. Затем отыскал зеркало размером с ладонь, висящее на стене в круглой латунной раме, и начал бриться. Психоделические ощущения, должен сказать – бриться в чужом теле… Крайне… странные. Тебя как будто вынесло из собственного тела, ты смотришь в зеркало – и не узнаешь себя.
– Так вы в Норатор по делу? – снова отозвался Шутейник, превратив себя в белую мыльную груду.
– По делу.
– А…
– По серьезному делу.
– А! Мой дядя владеет печатней и газетой в Нораторе. Я займу у него денег и отплачу вам сполна, даю слово!
Я насторожился и едва не перечеркнул себе горло навахой. Газета? Это уже интересно.
– А что печатает газета твоего дяди?