Потому что та, что вошла первой, была невероятно — невероятно! — красива. И она была сплошь в белом — да-да, сплошь в белом: в ослепительно белых брюках и белой рубашке и (боже, я едва не упала, когда увидела это!) — в белой, белейшей, ну просто сверкающей белизной потрясной жилетке!
И она неслышно ступила в зал, в этой своей жилетке — жилеточке! — чуть пригнув к плечу элегантно стриженую голову, словно настороженно вслушиваясь в некую невидимую тропу, по которой шла ее жизнь, и ведя за руку ту, которая вошла второй. И та, что вошла второй, была не знаю в чем, кажется в юбке, впрочем, это было совершенно неважно, потому что та, что вошла первой, вошла и остановилась.
"Ах!" — громко сказал кто-то.
Я тут же огляделась по сторонам, но вокруг никого не было, кроме все той же моей подруги, которая глядела на меня широко распахнутыми, неприлично любопытными глазами, и сигарета в ее руке медленно тлела, превращаясь в отвратительную, дряблую трубочку пепла.
Я поспешно вернулась взглядом туда, где стояла та, которая вошла первой. Она все еще стояла там, все так же пригнув к плечу голову, оглядывая зал в поисках удобного места, которое, видимо, никак не находилось, отчего лицо ее являло собой живую смесь недовольства и едва скрытой раздражительности: углы ярких пухлых губ кривились, аккуратный нос подрагивал вычерченными ноздрями, ровный красивый лоб недовольно упирался в пространство, — она была похожа на маленького упрямого тореро, бесконечно обиженного на то, что бык слишком велик и оттого неудобен.
Она сделала несколько шагов в сторону приглянувшегося наконец столика, но остановилась, и вдруг маленькая, узкая, затянутая в белый манжет ладонь взлетела, безупречно скользнув по волосам.
«Какая!» — опять произнес тот же голос, который только что сказал "ах".
— Где? — спросила подруга, видимо, тоже имевшая дурную привычку слышать потусторонние голоса.
— Вон… та девочка… в белом, — сказала я, не сводя с девочки глаз.
— А, — сказала подруга и посмотрела на девочку.
И тут девочка повела наконец головой и посмотрела на меня. Ее взгляд был спокоен и прям, как если бы она и правда была тореро, одинаково равнодушно внимающим и восхищению публики, и собственной смерти.
И вдруг та, что вошла второй, тоже посмотрела на меня и что-то сказала на ухо той, что вошла первой, после чего они уже обе внимательно посмотрели на меня, в связи с чем моя подруга окончательно растерялась и только и делала, что переводила удивленный взгляд то на меня, то на девочку в белом, то на ее подключившуюся ко всеобщим взглядам подругу.