— Граф? Это что же такое? — недоуменно переспросила я, показывая себе язык. Мне показалось, что я ослышалась.
— Граф — это человек. Вот приедет она и сама тебе все расскажет.
— Ну конечно, как же, жди. — Я не заметила, как бабушка возникла у меня за спиной.
— Боже ты мой! Как похудел ребенок! Иди, ешь немедленно!
— Не мешала бы ты мне соснуть вечным сном в своей комнате! — скорчилась я, зная, что она все равно не отстанет.
— Иди-иди! Успеешь соснуть еще!
Я бросила последний взгляд в зеркало и отправилась в кухню.
Так я начала работать в кафе. И прошло некоторое время, прежде чем я смогла воспринимать эту работу не просто как неприятную, но обязательную ступень к воплощению задуманного плана; воспринимать людей, которые меня окружали не просто «коллегами по несчастью», не просто симпатичными, но далекими от моей жизни людьми, а кем-то большим. Кем-то, кто совершенно не задумываясь, перечеркнул мою прежнюю, как оказалось, очень «детскую» жизнь.
Прошло время, да….
А пока я все еще роняла дурацкие неподъемные подносы, с которых посуда так и норовила соскользнуть и разбиться о холодный пол… Я роняла подносы, ловила насмешки Мишки-певца и сочувственные взгляды бармена Анатолия; училась не горбиться и передвигаться с тяжелой кладью одновременно, и притом быстро; выдерживала безумную энергию Владилены и высокомерную жалость официантки Тони, — словом, втягивалась в работу «на полную катушку». Я знала, что Мишка за моей спиной заключает пари о том, сколько я еще смогу продержаться, пока хозяйка не выдержит и выгонит меня, и что победит: неуклюжесть или профессионализм.
Я хотела поставить ставку, но передумала. Вместо этого взяла себе горячий шоколад и уселась за Толину барную стойку, где коротала время перерывов. Оттуда я периодически подавала голос, жалуясь бармену на свою никчемность — тот лишь смеялся и советовал не принимать все так близко к сердцу.
Бармен Анатолий — вот кто, пожалуй, с самых первых минут внушил мне четкое ощущение, что я здесь нелишняя, что даже в этом кафе, где я еще ничего не умею, мне рады не просто как постороннему человеку, который уйдет отсюда через некоторое время с легким сердцем, без привязанностей и терзаний.
Ведь все мы, в сущности, собрались здесь совершенно случайно, и вряд ли бы встретились в обычной жизни — настолько разными мы были. А это чувствовалось во всем — в манере говорить; в историях из жизни, которые здесь, как на исповеди, выкладывались в редкие свободные минуты; в отношении к самой жизни и в проблемах, которые у каждого были свои, невыдуманные и не менее серьезные.