Маруся прижала палец к губам, тише, мол.
– Значит, так, сегодня ночью попробуем совершить первое приближение. Ты готова?
Она кивнула, она всегда готова, моя умница, наилучшая из моих ангелиц.
– А он не удивится?
– Почему это?
– Он же голодает.
– В данном случае это не помешает. Теперь вот еще что надо решить – на какой час ему, так сказать, назначить. Да, в общем, не важно, я буду наготове в любой момент. А ты просто скажешь ему, что готова.
Маруся вздохнула, но было понятно, что это вздох согласия.
Услышав шаги Барсукова, я выскочил из кухни, пожелал мрачному обладателю бакенбардов спокойной ночи и проследил за тем, как он войдет в свою комнату. Дождался, когда Маруся закончит дела на кухне, кивнул ей, когда она проходила к себе, разговаривать в коридоре было опасно, слишком хорошая слышимость. Она кивнула мне в ответ и грустно улыбнулась. Она сделает все как надо.
Итак, все разбрелись по своим норам. Модест Анатольевич наверху, в кабинете, Фил по ту сторону кухни на глухой веранде, Маруся в комнатке перед кухней, дверь ее как раз выходит к лестнице, ведущей наверх. Барсуков окопался ближе к выходу на основную веранду. Было слышно, как он закрылся изнутри на щеколду. Это еще что такое? Боится, что его побеспокоят этой ночью?! Или просто барсучья привычка?
Можно занимать свой пост.
В первый день своего появления у Модеста Анатольевича я настоял, чтобы мне позволили поселиться в этой клетушке в самом начале коридора, уводящего внутрь дома. В ней никто не жил, она была захламлена разным мусором. Ничего, я привел ее в порядок, втащил топчан, втиснул стол. Хозяева сочли это неопасным чудачеством. Зато весь дом оказался с того момента под моим контролем. Особенно по ночам.
Дверь я, естественно, прикрывать не стал и лег не раздеваясь поверх своего жесткого ложа, закрыл глаза и начал слушать. Я не боялся, что незаметно засну, я давно уже приучил себя засыпать только по приказу.
Поначалу мне казалось, что вокруг меня нет ничего, кроме тишины, но постепенно, по мере превращения всего меня во внимательный слух, я обнаруживал вокруг себя разнообразнейшую жизнь. Можно было различить и самый мелкий, насекомый уровень звуков. Потрескивание обоев, одиссеи одиноких комариков, самоубийство капли воды, выпавшей из крана на кухне. Присутствовал и целый мир звуков воображенных. Шорох бумаг высокогосударственного значения, в которые паркер академика вносит последние поправки, бурление пьяного смородинового бреда в американской голове, шум табачного дыма, яростно выдыхаемого разочарованным Барсуковым. Только насчет Маруси, небесного создания, ничего мне не воображалось. «И тихо, как вода в сосуде, стояла жизнь ее во сне». Хотя, конечно, я знал, что Маруся спит в столь же малой степени, как и я.